– Да нормально все, прорвемся! – я тянусь к Лизавете через стол и убираю прядь волос, упавшую ей на нос, и снова теряюсь в колдовском свете ее изумрудных огней. – Лучше ты рассказывай, что нового?
– Без изменений, – она нерешительно стряхивает мою ладонь со своей щеки и мешкается, на несколько секунд переплетая наши пальцы, отчего тепло пробегается по венам и закручивается в тугой комок в груди. – Преподы сильно не достают, на клуб времени хватает, а еще Григорич обещал удар поставить…
– Кстати об этом, – я достаю из-за плеч рюкзак и, перевернув все его содержимое, начиная от гаечного ключа, заканчивая запасной парой кроссовок, извлекаю на свет новенькие черно-красные перчатки, кажущиеся игрушечными у меня в руках. – Держи.
– Спасибо! – Лизка срывается с места и, обогнув стол, обвивается вокруг моей шеи, пытаясь то ли задушить, то ли поблагодарить. Затем оглашает помещение счастливым визгом, но я совершенно точно готов все это терпеть. Потому что благоговение, с которым Лизавета рассматривает подарок, вертит его в разные стороны и пробует наощупь натуральную кожу, – лучшая похвала моему выбору. Зная подругу, ни золотой кулон, ни серебряный браслет, ни подобную металлическую побрякушку она бы не оценила.
– Григорич! – довольная Лизка кричит на весь зал и несется к наставнику хвастаться, пока я допиваю остывающий, но все еще вкусный чай. И думаю, что самолично запустил этот маленький ураган, от энтузиазма которого всех будет трясти еще пару часов.
– Ни фига, Истомина повзрослела, а, – отвлекшись на противоречивые ощущения, я не сразу замечаю, что ко мне подсаживается Филатов. Сооружает себе высокий бутерброд и мажет по соблазнительной фигурке оценивающим взглядом, вынуждающим меня сжимать кулаки.
– Не смей, Глеб, – говорю негромко, но достаточно серьезно и зло, надеясь, что не придется вправлять мозги и челюсть товарищу.
– А ты ее себе, что ли, присмотрел?
– Ты же знаешь, я с Маринкой, – кручу пальцем у виска и не считаю нужным объяснять, что в случае с Лизой у меня рефлекторно срабатывает инстинкт защитника, затмевающий десятки «но», «если» и «почему».
– Только сидишь ты сейчас далеко не с Лебедевой, – уголком губ ухмыляется Глеб и, махнув рукой, небрежно роняет: – не я, так кто-то другой.
С того разговора проходит чуть больше месяца. Я, действительно, прикладываю усилия, чтобы наладить быт и чаще бывать дома по вечерам. Жертвую тренировками в угоду Маринкиному спокойствию, смотрю с ней сопливые мелодрамы и пью вино вместо пива с пацанами. Я все так же пропадаю на двух работах, продолжаю кусаться с Лебедевой по мелочам и сам не замечаю, как становлюсь психованным и раздражительным. Так что нет ничего удивительного в том, что маска примерного семьянина трескается и опадает, а я на всех порах мчу в клуб. Потому что мне жизненно необходимо выпустить пар и увидеть Лизку – сил моих больше нет общаться с ней звонками и бездушными механическими смс.