Гостья расцвела:
— Бон Джорно! Бон Джорно!
Дама всплеснула руками и заговорила охотно, ласково. Речь текла так бойко и складно, что потрясенная переводчица сразу растаяла. Через какое-то время Галя сняла шарф, затем куртку, а разговор все не заканчивался.
Прошла четверть часа, не меньше, прежде, чем переводчица повернулась к ожидающим и попросила:
— Можно мне воды? Или даже водки, стопочку. Потому что это немыслимо, конечно…
Гриша тотчас налил ей и то и другое. Галя замахнула рюмку «Дубравушки», запила водой и начала переводить историю.
Когда она закончила рассказывать, наступила мертвая тишина.
— Чёрт знает что! — первым не выдержал Гриша. — Как это — портрет?
— Бред! — фыркнула Анна Семеновна, но со стула не встала.
— Жаль, — вздохнула тетя Фима и снова высморкалась в салфетку. — Игорь, закрой форточку, дует мне по ногам. Да, жаль. Ни тебе свадьбы, ни детишек…
— Это как же так! — воскликнул потрясенный Петрович. — В этом году — пятьсот лет. Это ж юбилей! Да еще какой! Давайте отметим, что ли!
Аргумент был весомый, Анна Семеновна все-таки поднялась и сходила за стопками.
Потихоньку расселись, выпили, угостились пирогами и колбасой. Гостья много спрашивала о Петербурге и о современной жизни. Галя переводила, а когда утомилась, Гриша принес гитару и спел пару песен. Тетя Фима расчувствовалась, начала вспоминать свою жизнь, а Мона Лиза свою. Гале снова пришлось переводить. Одна рассказывала о покойном Матвее Яковлевиче, который носил ее на руках всю жизнь, и поколачивал только по пьянке, вторая — о щедром торговце шелком, который тоже ее любил и даже увековечил в портрете. Гале Мона Лиза сообщила, что в старой Флоренции колбаса была, конечно, вкуснее, но в остальном Петербург куда чище и красивее.
— Тебе, Лиза, обязательно надо мой холодец попробовать! — тетя Фима налила себе третью кружку чаю. — Ты такого пятьсот лет не ела, отвечаю. Завтра будет готов!
Галя перевела, Мона Лиза грустно улыбнулась и тоже заговорила.
— Спасибо, синьора! Но рано утром я вернусь в Эрмитаж. Выставка только приехала, пока катрины упакованы, никто не заметит, что я пропала. Завтра придут искусствоведы. Страшно рисковать! Сто лет назад я потерялась в Нью Йорке, совершенно одна, хотела город посмотреть. С трудом успела! Вы сами приходите в гости. В Петербурге я буду месяц, но… сбежать больше не удастся.
Сказав это, Мона Лиза опустила взгляд и, пока Галя переводила, две бриллиантовые сверкающие слезинки капнули на скатерть.
— А что если не возвращаться? — хмельной Петрович искал выход из сложившейся ситуации. — Вот просто не вернуться. Остаться жить у нас. Устроим тебя кондуктором у нас в трамвайном парке. Русский выучишь.