Ковыляю на кухню с целью заварить себе чаю. Наумов плетется следом. Остановившись за моей спиной, кладет руки на столешницу по обе стороны от меня. Пытаюсь сохранить мысли ясными. Наши тела едва соприкасаются, но я чувствую все, что нужно – тепло и грейпфрут. Он убирает мои волосы в сторону и, склонивши, целует мою шею. Очень легко и очень нежно. Чувствую его дыхание на своей коже. Мои руки зависают в воздухе, а веко опускается.
– Прости меня… – тихо говорит Наумов мне на ухо.
– За что? – уточняю я, приходя в себя.
– За глаз.
Резко разворачиваюсь и толкаю его в грудь.
– И все? – рычу я.
Он опирается об обеденный стол и складывает руки на груди.
– За субботу я уже извинился.
Ах, вот как? Извинился? Я в негодовании.
– Извиняйся еще, – требую, складывая руки в зеркальном жесте.
Он молчит.
Что, Бес Наумов не привык извиняться?
– Ты оглох? – подталкиваю я.
– Не страдай хе*й, – просит он в ответ.
Смотрю на него некоторое время, а потом отворачиваюсь и возвращаюсь к прерванному занятию. Возвращаюсь к своему чаю.
– Я хочу, чтобы ты ушел, – говорю, жмурясь и моля его сделать так, как я прошу: извиниться по-человечески.
За моей спиной раздается тяжкий вздох.
Не выдерживаю и говорю:
– Ты столько раз оскорбил меня за эти дни, и даже извиниться не можешь? – оборачиваюсь, чтобы взглянуть ему в лицо. – Назвал меня шлюхой, потом дурой, потом выкинул из своей квартиры…
На последнем слове мой голос немного хрипит, и я откашливаюсь.
– Я не называл тебя шлюхой и дурой! – рычит Наумов, хлопнув рукой по бедру.
– Ты наехал на меня за то, что я разговаривала с парнем в туалете! А когда я сказала, что люблю тебя, ты посмеялся надо мной! Ты два раза бросил мне в лицо мое признание! – выпаливаю и добавляю тихо. – Я… я уже жалею о нем…
– Алёна… – тихо молвит Бес.
Качаю головой и шепчу, глядя в пространство:
– Могу заверить тебя, больше ты его от меня никогда не услышишь… – обещаю ему.
– Спорим, что услышу? – спрашивает этот невообразимый мудак, отталкиваясь от стола и делая шаг ко мне.
Выставляю руку вперед, и он упирается в нее грудью.
– Фиг тебе, – заверяю я.
Наумов лишь ухмыляется. Превращаюсь в дикую кошку.
– Вали к своей Снежинке Вере! – шиплю я, толкая его назад. – Вы с ней созданы друг для друга! Будете с утра до вечера поливать друг друга дерьмом, а к вечеру мириться! Так в твоем мире все устроено?
Он накрывает мою руку своей теплой ладонью и говорит:
– Нет, Алёнушка. Не так.
– Тогда какого хрена ты так поступил со мной?! – спрашиваю я и вырываю руку.
Хочу уйти от него подальше, но он опять кладет ладони на столешницу, пленя меня своим телом. Я соплю и смотрю в одну точку. Смотрю на его кадык. Он пока не сказал ничего из того, что я предпочла бы услышать.