Ничегошеньки!
Вместо этого он касается своими губами моего лба, и я судорожно сглатываю. Его коварный план заключается в том, чтобы сломить меня своей искренней нежностью? Что ж, отличный план.
– Я могу хоть весь день извиняться, – вдруг говорит Антон, обдавая мой висок своим дыханием. – Если это то, чего ты хочешь.
Это не то, чего я хочу. Я хочу крови Снежинки Веры. И еще я хочу проучить его самого. Кладу руки в карманы халата и говорю:
– Я хочу знать, что она тебе сказала?
Антон запрокидывает голову, открывая мне прекрасный вид на свою жилистую шею. Стараюсь не думать о том, как хочу коснуться ее губами. Он снова смотрит на меня и чешет большим пальцем бровь, а потом говорит:
– Сказала, что ты в туалете клеишь Ковзика.
Сука.
– И что заставило тебя переменить мнение?
Антон вздыхает и начинает ходить по моей крошечной кухне.
– Нам обязательно говорить об этом? – спрашивает он.
Ответ написан на моем лице, поэтому опять вздыхает, кладя руки на пояс.
– Бл*ть… ты щас распсихуешься… – бормочет он.
Хмурюсь. Пока он мнется, меня вдруг осеняет…
– Ты свинья, Наумов! – в неверии изрекаю я, прикладывая руку ко лбу.
Он молчит, глядя на меня исподлобья.
– Ты не переменил! Ты до сих пор думаешь, что я клеила того парня?!
Я как будто стала выше ростом. Спина выпрямляется, подбородок смотрит в потолок.
– Пошел вон… – требую холодно и для верности указываю пальцем на входную дверь.
– Успокойся, – просит Бес, вскинув руки.
Смотрю на него, как на врага.
– Я теперь допускаю, что Вера могла спи*деть.
– Могла?! – ору и оглядываюсь, чтобы найти, чем бы в него запустить.
Хватаю полотенце и швыряю.
– Тогда какого хрена ты пришел? – хватаюсь за разделочную доску и отправляя ее вслед за полотенцем без раздумий.
Наумов двигается на меня и, прижав к тумбочке, заламывает мои руки мне же за спину, втрамбовывая в свое тело.
– Отпусти! – извиваюсь я.
– Лучше не делай так… – предупреждает он, опуская вторую руку мне на задницу. – Я уже месяц на тебя дрочу…
В живот упирается его полутвердый член, и я вся загораюсь в ответ. Как всегда. Заглушаю свою похоть злостью.
– Ты для этого пришел? – цежу, подняв лицо. – Потрахаться?
Это обидно!
– Вот сказал же, что ты распсихуешься… – сокрушается Бес.
– Ненавижу тебя! – сообщаю я.
Антон смотрит сурово. Я смотрю, стиснув зубы и сопя.
– Можешь верещать до усрачки, я никуда не уйду. Я может и дебил, но мы мало друг друга знаем, а Веру я знаю почти двадцать лет. Я извинился за свое тупое поведение, чего ты еще хочешь от меня?
Очевидно, это максимум лояльности, на который он способен. Что мне с ним делать? Он же просто непробиваемый! Но ведь он здесь, со мной.