- Вот, - подняла Нелли указательный палец вверх, - поэтому я и не знаю, что сказать тебе насчёт Моронского... С одной стороны хоть потрахаешься нормально, а с другой... есть риск втюриться и тогда все, считай - конец. До конца жизни осколков не соберёшь.
- Слушай, иди ты со своим Моронским! - Соня решительно шагнула к выходу из стекляшки.
- Ага, я б пошла, наверное, только больно нужна я ему со своими метр пятьюдесятью и минуспервым размером сисек.
- Ну, Нееель. - Соня снова присела рядом с подругой и обняла ее за плечи. - У тебя нормальный рост и размер вовсе не минуспервый. Пошли лучше танцевать, музыка здесь круть, конечно!
- Ладно, зато я могу есть все, что хочу и не толстеть, это моя суперспособность. - Нелька сунула в рот ролл и прожужжала: Иди одна, я догоню. Я с тобой рядом идти стесняюсь.
- Это ещё почему?
Соня встала и уже выходя из стекляшки услышала:
- Знаешь, как нас с тобой называли в институте?
Она покачала головой.
- Штепсель и Тарапунька!
***
В кабинете офиса Макса на рабочем столе лежала тонкая чёрная папка. Досье на овечку. Лежало досье уже неделю и было пролистано Моронским раз двадцать. Звали овечку Орловой Софьей Павловной - 24 года, не замужем, детей нет. Восемь лет студии современного танца - а это уже интересно! Закончила архитектурный. В данный момент фрилансит, занимаясь разработкой проектов дизайна интерьеров. Живет с мамой. Проблем с законом и здоровьем не имела. Медкарта, как у космонавта. В порочащих связях замечена не была. Ну, не считая отношений с Львом Арнольдовичем Голубкиным.
«Он ещё и Арнольдович, сука!»
- Да, девочка, что ж ты так поторопилась...
Моронский не связывался с девственницами принципиально. Предпочитал готовых на эксперименты, опытных женщин. Некоторым из них даже удавалось удивлять искушённого Макса элементами техники и изобретательностью в постеле.
Но странное дело! Думая об этой Софье Орловой, как о новой своей игрушке, Макс жалел, что первым уже не будет. И это было новое для Моронского чувство. Нет. В том, что он возьмет ее и довольно скоро, сомнений не было. Но, сама мысль, что кто-то трогал его девочку неприятно скребла по самолюбию, как пенопластом по стеклу.
Однако, вспыхивала, дрожала, трепетала она перед ним, как самая настоящая целка. Как будто не горела она никогда раньше от желания. Как будто только Макс будил в ней женщину. И весьма страстную.
Моронскому, нравилось наблюдать, как она теряется в его присутствии. Ещё там, в галерее, он, признаться, не ожидал такой бурной реакции, а потом его самого как разрядом прошило.