Похороны уже закончились, когда Уотсона негромко окликнули. Откровенно говоря, он ждал этого: таинственный человек у ограды давно внимательно рассматривал его, Уотсон чувствовал взгляд, как будто у него в спине зудел нарыв.
Когда он услышал своё имя, то понял, кто это.
— Здравствуйте, миссис Стэплтон, — произнёс Уотсон, подходя и целуя протянутую руку. — Как поживаете?
— Снова приехали бороться со злом, да, доктор? — прошептала дама, укутанная бесформенной шалью из плотной чёрной ткани. — Не выйдет: вас опередили.
— Опередили? О чём вы?
— Пойдёмте ко мне, я расскажу вам.
Уотсон беспомощно оглянулся на Холмса.
— Ваш друг сейчас занят, доктор, он смотрит и слушает, думая, что это поможет ему понять. Он не захочет уйти от людей сейчас. Пойдёмте, я вас не укушу.
Холмс наконец поймал его вопросительный взгляд и прикрыл глаза.
— Хорошо, миссис Стэплтон.
— Бэрил. Зовите меня Бэрил, доктор. Меня так давно никто не звал по имени.
— Хорошо, Бэрил. Вы расскажете мне, что делаете здесь?
— То же что и вы, доктор.
— Если вы Бэрил, тогда я — Джон, хорошо?
— Договорились, Джон, — миссис Стэплтон рассмеялась, и Уотсон вздрогнул. Смеялась она как раньше — очень приятно, весело, как ребёнок. А вот всё остальное изменилось.
Кажется, она действительно сошла с ума. Но отчего?
Они шли недолго. Миссис Стэплтон жила в самом последнем коттедже Ситтафорда, практически напротив кладбищенских ворот.
Она отперла дверь, сняла свою дурацкую шаль, повесила её на вешалку в прихожей, будто пальто. Они с Уотсоном устроились в гостиной — большой, совершенно пустой комнате, в которой были только низенький столик и два стула.
Миссис Стэплтон подала чай.
— Вы сказали — то же, что и я? — переспросил Уотсон, когда церемонии были окончены.
— Да, Джон, — она села на один из стульев, Уотсон опустился на второй. — Я приехала, чтобы бороться со злом. Вы ведь знаете: у меня никого больше нет. Моя родня осталась в Коста-Рике, моя молодость осталась в Йоркшире[1], и даже тот, кто причинил мне больше всего боли, остался в Гримпенских болотах. Я теперь совсем одна, Джон. Но осталось зло. Оно ведь никогда не умирает, вы знали?
— Конечно. Как и добро, Бэрил.
— Возможно. Но зла на свете больше, и потому с ним надо бороться. Впрочем, кому я это говорю, — она снова рассмеялась, — вы ведь с мистером Холмсом именно этим и занимаетесь. Вам кто-то рассказал про Тревеллиана, да?
— Расскажите мне вы.
— О, он настоящее чудовище! Думаю, в аду его встретили фейерверками. Наверное, сразу поставили начальником где-нибудь. Вы знаете, это ведь он познакомил меня с Робертом.