И потому я ответил чистую правду:
— То, что кто-то кроме меня может к тебе приближаться. Трогать тебя. Говорить с тобой. Заставит… любить.
Она еще шире открыла глаза и еще тише прошептала:
— Заставить влюбиться не возможно. Это приходит… по-другому.
— Как? — спросил, словно зачарованный.
— Постепенно. Внезапно. Ночью, вместе со снами. Легко. С трудом. Когда понимаешь, что тебе нравится в человеке какая-то мелочь… то, как он улыбается. Или отбрасывает волосы со лба. Как говорит и напряженно смотрит…
— И такое… пришло к тебе? — голос мне изменил.
И выдержка была на грани.
Я медленно-медленно, стараясь не напугать, оплел её руками и чуть сдвинул, утапливая в нишу, закрывая от всего этого враждебного мира…
Сияние её глаз померкло, когда она опустила веки. А губы сжались, будто не желая выдавать больше тайн. Она не собиралась продолжать.
Я не знаю, что ее напугало и остановило… Но безумная надежда на то, что сказанное Снежинкой относилось ко мне, вспыхнула с такой силой, что я понимал — только на этом я могу еще долго продержаться. Годы.
Глупо?
Возможно.
Но именно в этот момент я осознал, что, пожалуй, понимаю, о чем она говорит.
И прижался губами к её закрытым глазам.
Её смеженные веки трепещут, словно крылья бабочки.
От Снежинки одуряюще пахнет, в этом запахе сразу все. Жизнь, невзятые пока вершины, сладость желания, искра и далекие берега. Близость женщины.
Я теряюсь в нем, и в этом трепете, почти неловко притягиваю девушку еще немного, легко-легко прохожусь дыханием по ее виску, где бьется голубая жилка, по нежной щеке и почти робко прикасаюсь к губам.
Она сама открывает рот и меня затягивает так, что вынырнуть назад — смерти подобно.
В моей жизни было много женщин. Веселых и откровенных студенток. Простушек из моего родного города. Опытных продажных блудниц из столичных домов. В моей жизни было много поцелуев. Робких и неумелых. Требовательных, ведущих к ярким, страстным ночам. Жестких, до искусанных пьяных губ.
Сливающихся в какой-то сплошной поток впечатлений, впрочем, как и лица всех тех, с кем я спал прежде…
Оказалось, что я помню только одни губы. Вижу только одно лицо. И пусть это и пугало меня до завесы, попробовав однажды, я больше не мог отказаться. Как не может маг отказаться от осколков. Это другое… это становится частью тебя. И забери — ты уже не будешь собой.
Потому я никому не позволю забрать у меня Снежинку. Даже ей самой.
Я целую её мягко, дразня и прикусывая, проводя языком, ныряя в жаркую глубину, сплетаясь и поглощая, чтобы отступить и дать ей исследовать мои губы.