Потом я все же открыла шкаф с бумагами. Несколько книг - сборник стихотворений, подходящих для девушек, пара не особо примечательных романов. И стопка черно-белых, слегка размытых рисунков, сделанных, видимо, углем, с едва заметными следами пальцев по краям. На всех - один и тот же человек. Одна и та же женщина. Вряд ли Отавия рисовала бы саму себя с таким исступлением и упорством, лист за листом. Но тогда...
На всех рисунках - десять седьмиц, не меньше - была изображена девушка, почти девочка, на вид - лет пятнадцати, впрочем, возможно, она была старше и намного. Очень милая, очаровательно непосредственная, чистый и светлый взгляд. Детский вид ей придавали немного пухлые щеки, слегка курносый нос, огромные, широко распахнутые глаза. Светлые пышные волосы. Лицо крупным планом - череда мастерски запечатленных выражений: удивление, задумчивость, радость, растерянность, сонливость. Рисунок, на котором девушка безмятежно спит, свернувшись клубком в кресле с книгой на коленях. Рисунок, где она что-то пишет, закусывая карандаш пухлыми мягкими губами. Да, это явно не рисунки самой Отавии, и так же очевидно, что на них нарисована она сама. На Инквизитора не похожа ничуть. Но с Вилором сходство есть - глаза, линия лба, пожалуй, нос.
Я присела в кресло, пытаясь призвать расползающиеся мысли к порядку. Вряд ли Отавия здесь жила, дом выглядет слишком пустым, холодным. Вряд ли служитель держал ее здесь взаперти. Но если так, зачем это все? И очевидно, что при всей моей любви к сестре и братьям, я не стала бы так методично изрисовывать стопки бумаг их портретами... Может быть, так лас Герих справлялся с переживаниями о ее исчезновении? Жаль, тут тьма не в силах мне помочь. Убить кого-нибудь или дом спалить - за милую душу, а в хитросплетениях человеческих отношений разбирайся сама, Вестая...
На сидении кресла лежала небольшая подушка, сидеть на ней было неудобно, и я в раздражении вытащила ее из-под себя. Подушка подозрительно хрустнула, и я просунула пальцы под наволочку. Еще одна пачка бумаг, не пачка даже, просто пара листов. Мне неожиданно стало душно. И страшно от тоскливого предчувствия беды.
На первом листке я вижу ту же девушку, лежащую - спящую? - на ковре. Непроизвольно опускаю глаза на ковёр под ногами - нет, рисунок другой. Одной рукой она обнимает вязаного зайца - игрушка прорисована плохо, но это явно папа-заяц из той же игрушечной звериной семьи, что и ушастые, сидящие на кровати. Все бы ничего, но девушка совершенно голая, и я чувствую, как пылают маками в полумраке комнаты мои щёки.