Что он теряет, кроме своего служения, думаю я, мысли лихорадочные, ненормальные, раскаленные, как угольки. – А если никто не узнает, даже если со мной что-то случится, никто же не узнает про него, он не пострадает. Меня, меня муж, если будет он когда-нибудь, убить может, меня родители проклянут, и ребенок – мне его носить, не ему… А я про него никому не скажу, даже под пыткой.
Может быть, это любовь моя такая, может, это тьма, окрепшая иномирная сила, скручивает все внутренности в один тугой комок. Что у меня есть такого, что я могу предложить ему, что переломит все страхи, все важные, неоспоримые причины оставить меня сейчас и уйти, кроме меня самой..?
Вилор смотрит, и серые глаза его сейчас, как предгрозовое небо. Вот-вот разразится буря. И я отступаю, неотрывно следя, как разочарование, горечь и… облегчение сливаются воедино в этих безднах, где мне нельзя утонуть и остаться. Но я отступаю только для того, чтобы он лучше видел меня. Протягиваю руку к наспех заплетенной косе – длинной, как и у всех девушек в деревне, почти до бедер, - развязываю ленту и освобождаю туго спеленутые волосы, они рассыпаются волной жидкой тягучей карамели. Распускаю шнуровку на платье, свободном и просторном, как и все наши платья, оно соскальзывает с плеч и падает на солому, устилающую пол. Распускаю шнуровку на ночной рубашке, идущей следом. Вышагиваю из просторных, слишком больших для меня сапог. Босыми ступнями стою на соломе, не чувствуя холода.
Стою. Просто стою. Но мне кажется, что тьма за моей спиной распахивается, как огромные черные крылья. Что сделает, что скажет мой служитель, если увидит их?
Вилор смотрит на меня, замер, рука все еще на вороте разорванной рубашки.
Я делаю шаг вперед, но и он тоже, одновременно со мной, делает шаг навстречу. Обхватывает за плечи, словно размазывая карамель волос по голой спине. Целует – глубоко и влажно, а я смеюсь ему в губы, вцепляясь руками в синий плащ, потому что знаю – я победила, пусть только на сегодня – но победила. Он никуда сегодня не уйдет, он мой.
Факел в стене гаснет, будто сам, но я-то знаю – это моя тьма как-то смогла погасить его, преодолев свой исконный страх огня.
Вилор расстилает плащ на соломе, бережно опускает меня, на мягкую - на удивление - теплую ткань, - или это мое тело поддерживают незримые крылья? Снимает рваную рубашку. Проводит рукой по моей груди, животу, бедру, мне немного щекотно и прохладно от его рук. Заглядывает в глаза, а я не могу перестать улыбаться.
Тишина прерывается только звуками поцелуев… и гулким, оглушающе громким звоном придверного колокола.