Я напоследок скривила рожу, развернулась и гордо потопала к берегу, по пути пару раз оступившись так, что пришлось опереться руками о дно, чтобы не упасть туда плашмя. Представляю, что за вид у меня был! Вся мокрая, в облепившем тело платье, с сосульками волос, выбившихся из-под платка… Гордая панночка, ничего не скажешь!
Хозяин пытался мне помогать, но я высокомерно отвергала его помощь, отдёргивая руки и продолжая карабкаться вперёд сама. Даже смешно, как это он позволил мне так заиграться, забыть, что я тут… никто. Ведь ему стоит только щёлкнуть пальцами — и меня приструнят и образумят и ещё подержат, чтоб не навредила господину, пока он меня… Брр! Да лучше умереть, чем такое унижение!
Я сама выбралась на сушу, сама миновала узкое место (не знаю, как только ноги не переломала!), сама поднялась по лестнице и через открытую калитку проникла во двор. Хозяин следовал за мной на небольшом расстоянии. В доме наши дороги разминулись: я отправилась в комнату для прислуги — высушиться и переодеться, господин пошёл в свои покои.
3 мая 1968г
Дом внезапно опустел. Так неожиданно, что я даже почувствовала какую-то смутную тоску. Интересно, с чего бы? Вдруг исчезли слуги, которых господин привёз с собой из основного имения. Стало тихо, будто миновала буря и нашу местность охватило гробовое безмолвие. Я бродила по коридорам, как потерянная, прислушиваясь и принюхиваясь, не появится ли кто-то из-за поворота. Но никто не шёл.
А потом я вдруг поняла, в чём дело. Я скучаю вовсе не по хозяину. То есть, дело не в конкретном человеке и моей симпатии к нему (которой нет! Ненавижу этого деспота!), а в том, что он разбил клетку моего бескрайнего одиночества, в котором я прожила долгое время. Я не самая общительная девушка на свете, но и интровертам иногда нужна компания. Хотя мы не могли нормально разговаривать, не зная языка друг друга, всё же то, что происходило между нами, было больше похоже на общение, чем мои записи в дневнике или получение инструкций от Хафизы.
Но это очень хорошо, что он уехал: меня начало пугать его излишнее внимание и то, что у меня не получается оставаться равнодушной к нему. Да ещё этот дикий поцелуй… А всё-таки странно, что он поцеловал меня и сразу уехал. Почему не поцеловал снова? Хотя бы на прощание… Неужели я напугала его своей гневной польской речью? Пугливы, однако, нынче падишахи…
6 мая 1968г
Я ощущаю какое-то неясное смутное томление. Не понимаю, к чему бы это. Сегодня помогала садовнику наводить порядок в парке: сгребать сухие листья, собирать их в мешки и носить на хозяйственный двор. И всё нет-нет да замирала задумчиво, глядя на траву, покрытую этими сморщенными вестниками увядания природы.