Протерев локтем подоконник, я выглянула во двор. Полицейский ещё не приехал, но я была в безопасности. Это место похоже на замок. Толстые, как в бункере, стены. Забраться можно только через высокие окна. А снаружи целые мили одинокой пустыни. Спрятаться негде. Теперь я поняла, почему мама решила, что это место подойдёт в качестве убежища. Здесь настоящая глушь.
Вдалеке у стены что-то шевельнулось.
Наверное, овца.
Дождь со снегом превратился в снег, потом опять в дождь и наконец прекратился. От моего дыхания стекло запотело.
Мне снова стало страшно и тревожно, и это было очень глупо. Ведь здесь я в полной безопасности.
Сейчас в магазине, наверное, полно людей, делающих последние покупки к Рождеству. Зеркала для ванной, резиновые уплотнители для ремонта крана перед приездом родственников, новые ванные комнаты, которые надо установить за один день. Дедушка будет чашками пить кофе, дирижируя происходящим, папа будет без устали доставлять заказы, а мама, если она дома, будет по телефону слушать какой-нибудь скучный рассказ слесаря из Ламбета о трёхходовом вентиле.
Я протёрла стекло спальни носком. Посмотрела на склон холма и заметила там овцу. В этот момент белый полицейский лендровер медленно въехал на лужайку перед домом, и из машины вышли двое полицейских.
Они подошли к двери, постучали, и я услышала внизу голоса. Один из полицейских вернулся в машину, и она поехала назад. Оставшийся полицейский говорил отчётливо и громко. Голос тёти Ви был тише, но я догадалась, что она предложила ему чаю, и он согласился.
Наверное, это самое волнующее событие, которое произойдёт за сегодня, подумала я.
Я оделась и салфетками для лица стёрла с обуви грязь. Это не очень-то помогло, и, видимо, не было возможности привести ботинки в прежний вид, но я всё равно отнесла их вниз и поставила сушиться у плиты.
Внизу никого не было, и я исследовала кухонные шкафы. Я обнаружила, что у тёти Ви есть просроченные хлопья и молоко в бутылках. Я посмотрела на хлеб, комковатый, чёрный и зернистый, и решила, что обойдусь без него. Вместо этого я сварила себе яйцо и съела его, стоя в кухне и отбиваясь от тянущейся ко мне собаки.
– Как тут вообще можно есть, когда вы мне всё время мешаете? – громко спросила я, одной рукой держа ложку над головой, а другой пытаясь прикрыть яйцо.
– Никак, – раздался голос в дверях.
Олли.
– Привет, – сказала я. – Я как раз думала…
– Мне всё равно, – ответил он, открывая шкаф и доставая пакет с овсянкой. – Бла-бла-бла! Ничего не говори, мне не интересно.
Он насыпал овсянку в кастрюлю и налил молока. С грохотом поставил кастрюлю на плиту, бросил в неё ложку, промахнулся, и она упала на пол. Собаки тут же бросились к ней и принялись вырывать ложку друг у друга, а Олли тихо выругался. Я с ужасом уставилась на него. Никто, даже Тигги Спенс, никогда не вёл себя так грубо. Я открыла было рот, чтобы что-нибудь сказать, но тут отворилась дверь, и вошла тётя Ви.