— Пригласили и — в кусты?
На столе красовались бутылка шампанского и фрукты. Кирилл воскликнул:
— Теперь поедем веселей.
Шампанское заискрилось в бокалах. Мальцев представился, в ответ прозвучало:
— А я Лариса.
— Прекрасно, Лариса! Лара! Ларочка!
— А чем вы занимаетесь, Кирилл?
— Руковожу порталом. Разве вы не слышали мое имя? Меня называют наследником Гегеля и Канта.
— А кто это? Актеры?
— Что вы!
— Работают в шоу-бизнесе?
— Нет, нет, они уже нигде не работают. Они умерли.
— Разборки?
— Почти. С властью. Много писали и говорили.
— Хорошо, что я далека от этого. А у вас выгодное дело?
— Относительно.
— Однако, далеко не все могут позволить себе вот так запросто путешествовать вагоном люкс.
— Пустяки! Главное здесь не материальный фактор, а возможность влиять на умы людей.
— И вы влияете?
— Еще как! Когда-нибудь по разработанным мной законам будет жить вся Россия.
— Боже, какой вы, должно быть, умный.
— Есть немного, — и Кирилл на всякий случай покрутил пальцем у виска. — Так выпьем за великих!
Девушка подняла бокал и кротко произнесла:
— Может просто за приятный вечер?
Она лишь пригубила искристый напиток в отличие от Кирилла, который залпом опустошил бокал. В голове возникло небольшое кружение, блеск глаз Ларисы показался ослепительным.
— О чем конкретно вы пишите?
— Обо всем понемногу. О политике, экономике, искусстве.
— А я читаю о сексуальной жизни звезд, — честно призналась Лариса. — Все остальное — до смерти скучно.
Кирилл думал возмутиться, но Лариса кокетливо отбросила со лба волос, и он простил ей очередной ляп. Похоже, девушка растаяла, как Снегурочка из сказки. Еще немного усилий — и баста!
За первым бокалом последовал второй. Усталость прошла, Кирилл был в ударе! Он поведал собеседнице о предательстве верхов и вынужденном безмолвии масс, о тех безвестных пока героях, чьи мысли скоро станут мыслями народа. Лариса силилась его понять, лишь иногда выбегая из купе («Что поделать — работа!»).
— Знаете, еще в институте я занялся бизнесом. А потом надоело быть барыгой. Нашу жизнь определяют философы, мыслители. Леонтьев стоит всех Ротшильдов вместе взятых.
— Какой Леонтьев? Валера?
От возмущения Мальцев чуть не задохнулся:
— Наш великий Константин Николаевич!
— Как все сложно.
— Ничуть. Я познакомлю вас со своим учением, и вы поймете: все гениальное просто. («Хорошо бы это сделать в постели. Любая теория так лучше воспринимается»).
— Почему вы замолчали?
— О чем я?.. Ах, да! Моя теория называется Высокий коммунитаризм[1]. Вот так!
— Ой! К счастью я еще не родилась, когда у нас строили этот самый коммунизм, — и Лариса повела плечиком.