Татьяна только тяжело вздохнула, не ругалась и не стыдила: на её памяти подобное происходило уже раз пять, она только и надеялась, что трезвый период продлится несколько дольше.
В этом году Дуги гостил целую неделю, разучил с Мариной новую песню, о моряке, который, после кораблекрушения выбрался на остров и ел с костей собственную плоть, чтоб не умереть с голоду. Марина даже перестала фыркать, все песни у Дуги отличались мрачностью и какой-то обречённостью. Она привыкла к этому и требовала ещё больше жути.
Как он и обещал, пальцы подросли, окрепли и с грифом справлялись гораздо лучше. Однажды Марина решилась открыться Дуги и рассказать, что собирается дрессировать дельфинов. С него тут же слетел налёт доброжелательности, лазурные глаза сверкнули почти хищно.
– Хочешь быть надзирателем в тюрьме? Не думал, что Анасейма на такое способна.
Марина растерялась.
– Ты ошибаешься. За дельфинами там хорошо ухаживают, они дружат с людьми, им там нравится.
– Тогда почему в неволе они живут в три раза меньше? Не выдерживают такого счастья?
Марина отложила гитару.
– Никто их там не мучает.
Дуги горько ухмыльнулся.
– Не уходи, Анасейма. Я тебе спою песню о дельфине, застрявшем в сетях.
Марина снова села, продолжая хмуриться и злиться на Дуги за то, что он разбередил ей душу неприятными переживаниями.
Пока он играл, Марина присматривалась к его обветренному лицу и растрепанным волосам и впервые задумалась, откуда он приезжает, где он живёт долгие месяцы, пока не появится у них на пороге с гитарой за плечами? И почему он такой? Что должно было случиться в его жизни, что он выбрал существование нелюдимого отшельника?
В начале июля Марина заволновалась не на шутку. Счастливчик молчал. Не признавался, приедут ли в этом году московские гости. Его скрытность в равной степени могла означать и то, что он боится расстроить своих девочек, и то, что готовит им сюрприз.
К этим переживания добавились внезапно проснувшиеся комплексы. Впервые Марина не чувствовала себя лёгкой и свободной, скорее, некрасивой и нелепой. Это было так непривычно и так неприятно, что она всё больше времени стала проводить в одиночестве у моря. Рядом с Алсу ощущение собственной корявости возрастало в разы. Она даже пыталась подражать то маме, то сестре. Проснулось неудобное и неотступное желание нравиться и вызывать восхищение. За это стремление обратить на себя внимание Марине было стыдно и неловко. Теперь Алсу, вечно сомневающаяся в красоте, не казалась ей смешной.
Татьяна заметила странное настроение дочери и её метания, попыталась завести доверительный разговор, но Марина невежливо оборвала её, заметив, что жизнь в одной комнате со старшей сестрой – это лучший наглядный пример, и она и так уже всё знает, даже больше, чем хотелось бы. Марина лукавила. Откуда берутся дети, она, естественно, узнала довольно рано, посещения нудистского пляжа обеспечили экспресс-обучение. К процессу размножения относилась даже слегка философски, воспринимая его как признак живого организма. Так их учили на уроке биологии: растут, питаются, дышат, размножаются. А вот то, что касалось чувств и всего, что предшествует сексу, попадало для неё в разряд неизученных белых пятен на карте. И её любимое море не могло ей в этом помочь, разве что дарило ненадолго успокоение.