Он сердито качнул головой.
– Не помню ни одной. Пойдём отсюда?
Марина прислушалась: возня немного стихла, да и стоны стали реже и слабее.
– Всё что ли? Быстро они. А в книгах пишут: и они не спали всю ночь.
– Что за книги ты читаешь, Анасейма?
Она потянулась к его лицу и сдвинула очки на кончик носа.
– А ты уже делал это?
– Что? – Илья естественно понял, о чём спрашивает Марина, но растерялся, тянул время, подбирая ответ.
Она смотрела пристально, не опуская взгляд, он в который раз поразился этой её способности так долго не моргать. Марина печально вздохнула.
– А я не знаю, считается ли то, что было со мной пять лет назад, или нет.
Он напрягся, в один миг потеряв благодушный и даже игривый настрой.
– Что было пять лет назад?
Марина сняла с него очки и надела на своё лицо.
– Четверо ребят завели меня на барханы, обещали, что покажут, где живут песчаные джинны.
Илья тяжело сглотнул, почувствовав непреодолимое желание накрыть ладонью губы Марины и не позволить закончить рассказ. Но она продолжила, каким-то неестественным, глухим голосом.
– Джинна не показали. Раздели меня. Полностью. Один держал руки над головой. Двое, кажется, ноги держали. Я плохо помню. Он залез на меня, елозил. Неприятно было ужасно, стыдно, мерзко.
Илья застыл, глядя в чёрные стёкла, скрывающие глаза Марины.
– Больно было?
Марина опустила голову, уткнувшись в колени лбом.
– Я не помню.
– Вообще не помнишь?
Она покачала головой и резко вздёрнула подбородок верх, намеренно демонстрируя свою испорченность, призывая осудить её и обозвать гадкой.
– Мне было очень плохо, ныло где-то тут. – Марина приложила ладонь к груди. – Вот тут было больно. Очень.
Илья придвинулся к Марине, обнял за плечи. Его руки слегка дрожали, горло сжало спазмом. Теперь больно было ему. Ужасно больно, будто по живому резали. Он никак не ожидал услышать от Марины такое наивное и страшное признание. Сколько же ей было? Девять лет! Ребёнок совсем. В груди заклокотало, разгораясь бессильной яростью, хотелось кричать, кого-то ударить, лишь бы снять скрутившее внутренности напряжение, унять разрывающую изнутри боль. Это было жутко и мучительно, словно в нём рождался монстр, готовый сжечь дотла весь мир, лишь бы защитить Марину. Он и не знал, что способен на такую ненависть, слепую, жгучую, практически бесконтрольную.
– Нет, это не считается. И знаешь, что? Я знаю, почему у них там всё некрасиво, – он дёрнул подбородком в сторону полыни, – потому что там нет любви. Там просто секс, а без любви он как приём пищи или посещение туалета – физиологическая потребность, не более. Любовь должна быть, обязательно.