Илья сел рядом, смущение всё ещё не покидало его.
– Болит?
– Немного. – Марина сняла шляпу и слегка повернулась в его сторону. Ветер смахнул мелкие пряди с лица, открывая взгляд. – А ты что, реально был готов пописать на мою ногу, вот прям здесь на матрасе?
Он пожал плечами.
– Да. А ты не сделала бы для меня то же самое, будь в этом реальная необходимость?
Какое-то время они смотрели друг на друга, рассеянно, видя перед глазами совсем другое. От плохого воображения никто из них не страдал, рассмеялись одновременно.
– Даже думать об этом не хочу.
– Фу! Какая гадость!
– Ради спасения жизни, чего только не сделаешь!
Он лёг на спину, раскинув руки, зажмурился. Несколько минут лежал молча и не подвижно.
– Как хорошо!
Марина вытянула ноги из воды и легла рядом. Прикрыла шляпой ужаленную голень и тоже закрыла глаза.
– Бывало и лучше. Нога болит.
Илья нащупал её руку, подтянул к себе. Браслеты с тихим перестуком сдвинулась на середину предплечья. Он погладил пальцем кисть, а потом неожиданно поцеловал в тыльную сторону запястья. Кожа оказалась мягкой и солёной на вкус, прямо под его губами бился пульс.
– Анасейма, – прошептал он. Не повернулся и не открыл глаза, но и руку не выпустил.
Марина затаилась, кровь толчками бухала в ушах, об ожоге она и забыла, поцелованное запястье горело сильнее. События в парке не обсуждали, простили друг друга молча, без объяснений.
В день отъезда московских гостей, Марина уехала в Анапу рано, чтоб расправится с делами, показаться на глаза Лазаревым и успеть попрощаться с Ильёй. Светлана отругала её суетливость, беспрестанно делала замечания. Марина как раз закончила кормить дельфинов, когда в зал вбежала взволнованная и запыхавшаяся Алсу.
– Они уезжают. В Штормовое не успеешь, лучше сразу на вокзал!
Марина выронила ведро, на дне которого оставалась несколько рыбин.
– Они же после обеда собирались?
– Да нет. Ты что-то перепутала.
Марина оглянулась на Светлану.
– Я скоро. Мне очень нужно.
– Беги. Завтра придёшь. Сегодня у тебя всё из рук валится.
Когда Марина переоделась и выбежала из здания, Алсу ждала её на улице рядом с открытой дверцей такси.
– Поехали. Может, успеем. Я ещё подумала, чего ты с утра в Анапу намылилась, когда Иберы уезжают? Как-то странно это. Илюха топал ногами, ревел, как ребёнок: где моя Анасейма!
Представив, плачущего Илью, Марина ухмыльнулась. Скорее метался по двору, расшвыривая черепах и арбузы во все стороны.
До вокзала доехали быстро, а казалось, что время умышленно замедлилось и прошло гораздо больше времени, чем на самом деле. Таксист высадил их на стоянке напротив широких ступеней. Пока Алсу расплачивалась, Марина вбежала в просторное здание, пересекла холл и, влившись в разноголосую людскую массу, понеслась к путям. Воздух пропитался легко узнаваемыми ароматами железнодорожного вокзала: креозотом, прогорклым маслом и запахом пота. Люди куда-то шли, переговаривались, обнимались, поезд натужно пыхтел. Звуки слились в общий монолитный гул, из которого выпало одно единственное слово: Анасейма.