Гвенваель вновь посмотрел на Фергюса и Морвид. Наконец, брат кивнул, а сестра поцеловала его в лоб и встала, направляясь к ним. Она протянула руку и взялась за дверную ручку, но прежде чем войти внутрь, сказала всем:
— Мы дадим знать, когда закончим. — Затем скрылась за дверью.
* * *
Фергюс в облике человека, понимая, что в любой момент придётся вернуться внутрь, сидел на крыше замка, глядя на Дикий Остров. Он давным-давно обнаружил это место, до которого мог легко добраться, будучи человеком или драконом. Он сидел и смотрел, упираясь в перекладину, обутыми в сапоги, ногами. Фергюс всегда знал, что всякий раз, когда Аннуил отправляется на битву, может вернуться к нему на щитах своих людей. Они оба понимали риски, потому что правители, которые не прячутся за стенами замка, ожидая окончания войны. Они воевали рядом со своими людьми. И сами выбрали рисковать жизнями.
Но сейчас происходило то, что они не выбирали. Они никогда не обсуждали наличие детей или когда их заведут. А боги отняли у них право выбора. И из-за богов Фергюс лишится своей пары. Единственной женщины, которую любил. Даже когда они находились за тысячи лиг друг от друга, Фергюс всегда знал, что Аннуил — часть его мира, часть жизни. Теперь у него не будет этой уверенности и покоя.
Он услышал два сильных плача, разнёсшихся по замку, и закрыл глаза, изо всех сил стараясь не чувствовать обиды на невинных детей, у которых во всём этом было ещё меньше выбора, чем у него и Аннуил. Он знал, что должен спуститься и побыть со своими близнецами, но просто не хватило духу. Боль терзала его, как нож между рёбер.
С облегчением вздохнув, когда плач, наконец, прекратился, он почувствовал, как мать села рядом. Фергюс не удивился, что она его нашла, помимо матери его могла найти лишь Аннуил.
— Мальчик и девочка, — сказала мать. — Красивые. Здоровые. — Она пожала плечами. — Кажется, люди.
— Аннуил мертва?
— Нет, пока что.
Фергюс посмотрел на мать.
— И лишь ты поддерживаешь в ней жизнь.
— Так долго, как смогу.
— И сколько это продлиться?
Она вздохнула.
— Дня три, может четыре.
Три дня, а не четыреста-пятьсот лет.
— Она очнулась?
Он понимал, что каждый ответ причинял матери огромную боль, но должен был знать.
— Нет.
— И она больше не будет прежней?
— Нет.
Он фыркнул, что никак не могло сойти за смех.
— Тогда зачем поддерживать в ней жизнь?
— Потому что тебе придётся попрощаться, и без споров. — Она откашлялась. — Я пока останусь… — Она вновь откашлялась. — Останусь здесь столько, сколько тебе понадобится. И сделаю всё, что смогу.
И это ничто, но Фергюс всё же произнёс: