— Мы на тринадцатом живем!
— Их ферштее, фройляйн…
— Немчура моя… — мама нежно притиснула меня. — Что ты, что папа…
— Это я по инерции, мам!
Лифт возносил нас, а я любовался своей роднёй. Красота-то какая! Что родительница, что сестрёница… Сбившись на мамину интонацию, я лишь улыбнулся.
Не дано мне было в прошлой жизни ощутить всю приятность кровного родства! И лишь сейчас понимаю, что утратил тогда. Ну, исправил, вроде…
Мама открыла дверь своим ключом, и я переступил порог. Зря страхи питал — планировка другая, и в комнатах пустовато, еще не всю мебель перевезли, но запахи витали знакомые, родные. Уж что-что, а мамин борщ я учую!
Навстречу, шурша охапкой серой бумаги, вышагивал отец. Видать, «стенку» собирал. Приметив меня, он уронил свой груз, разводя костистые руки.
— Мишка!
И завертелось, завертелось разноцветное колесо… Папа гордо водил меня по четырехкомнатной квартире, Настя примеряла берлинские обновки, мама гремела тарелками на кухне. Сестренка пищала, подскакивала меня помутузить от излишков счастья, и опять убегала — крутиться у трюмо. Мама в передничке выглядывала из кухни, словно желая убедиться, здесь ли «сыночка» — и снова бренчали тарелки, да звякали ложки…
Я вернулся домой.
* * *
— Да тихо вы! — прикрикнул на расшумевшихся «старосят» Трофимов, начальник цеха гибридных микросхем. — Филиппа на вас нет… — он торжественно повел чашкой с вином: — Я поднимаю сей бокал за Петра Семеновича. Всего-то прошлым летом Семеныч влился в наш коллектив, а вы посмотрите, как лихо мы продвинулись!
— Это всё Михаил Петрович! — отшутился папа, кладя руку мне на плечо.
— Да-а… — забасил Марк Гальперин. — Дети у тебя тоже получились!
«Старосята», здоровенные парни и рослые мужики, грохнули, заглушая мамин смех.
— За тебя, Семеныч!
Разнокалиберные сосуды сошлись, мешая хрустальный звон с глухим перестуком фаянса. Мой стакан чокнулся о папин фужер и дотянулся до эмалированной кружки Марка.
Нам с Настей плеснули густой, пахучей «Хванчкары». Папа предпочитал армянский коньячок, а Гальперин хранил верность «Столичной».
— Лидия Васильевна, — прогудел он, — дайте, я за вами поухаживаю! Водочки?
— Что вы, Марк Петрович! — всполошилась мама. — Только вино!
— Это не серьезно! — притворно нахмурился Марк. — Ну, ладно… — он аккуратно подлил в мамин бокал, и вдохновился: — Товарищи! А давайте — за хозяйку!
— Давайте! — хором поддержали товарищи. — Наливаем!
Час спустя чинное застолье обрело все черты среднерусской гулянки — голоса зазвучали громче, жесты обрели размах, а чины со званиями тихо удалились, уступая равенству и братству.