Я почувствовала будто моё сердце заледенело и остановилось. Боль в груди была такая сильная, что я вздохнуть не могла. Содержимое желудка подкатило вверх, и меня вырвало прямо перед лакированным ботинками отца.
— Рад, что ты поняла меня, перышко, — сказал отец безэмоционально.
Он встал на ноги и обошёл меня. Отец уходил, вместе с ухмыляющимся бритоголовым, который потрепал меня по голове на прощанье. Я даже не смогла среагировать.
Год! Это испытание я не выдержу.
Я повалилась на пол — без сил, без мыслей, без идей. Взгляд упёрся в мой обед, лежащий отвратительной жижой передо мной. Де жа вю.
Мне было шесть, когда отец рехнулся. Он занимался чём-то криминальным. Я никогда не знала, чем именно, но догадывалась по тому, что видела вокруг себя. Он всегда берег нас с мамой. С неё он пылинки сдувал и исполнял любой каприз. Золотые деньки, где моей единственной проблемой было отсутствие радужных пони. Но однажды у отца начались серьезные проблемы. Он приказал нам с мамой сидеть дома в безопасности. Мы сидели. Дня два-три, а потом маме надоело заточение. Она тайно решила ненадолго съездить в город. Я узнала об этом случайно и напросилась с ней. Я сидела на заднем сидении, и, наверное, это меня и спасло. Переднюю часть машины протаранила фура, и я в одно мгновение осталась без мамы.
Отец не мог простить себе, мне и охранникам, что мы с мамой ускользнули из дома. С того дня его приказы стали жёстче, а наказания безумнее. Со временем всё это видоизменилось в одержимость контроля надо мной.
Сбежав от него в универ, я сама подписала себе страшный приговор. Он нашёл меня и посадил дома на цепь. Ещё были наручники. Всё такое тонкое, обманчиво легкое. Но это был титан, и я не могла с ним справится. Я сидела в комнате месяц. То есть это потом я узнала что прошёл месяц, а тогда… тогда я была лишена всех гаджетов, любого развлечения, всего! У меня была только кровать и унитаз. И наручники с цепью. Меня не били, не насиловали. Но и лишили любого общения. Еду приносила на подносе глухонемая женщина.
Я хотела сбежать, но так и не смогла это сделать. В комнате не было окон, лишь дверь, всегда запертая на ключ. Она открывалась для служанки, и за ее спиной в коридоре всегда маячили два охранника. Два!
Потом я решила объявить голодовку. Что ж, этот план тоже не осуществился. На одном из подносов с едой я увидела записку от отца «Каждый пропущенный приём пищи увеличивает срок твоего заточения». Я слопала всю еду в один миг. Меня потом стошнило, и я лежала на полу, разглядывая еду.
Я не сразу до конца осознала написанное в записке. Но именно этот клочок бумаги подарил мне надежду. У моей тюрьмы был срок! Однажды я буду свободна! Возможно, я ещё даже не сойду с ума к этому времени.