Машина склоняется ближе, оценивая добычу выпуклыми, словно у насекомого, глазами, сохраняя памяти его лицо и отметки на доспехе. Умирающий воин слышит стрёкот и треск открытого канала связи, когда его убийца передаёт находку далёким хозяевам.
Он – добыча. Вот что знает процессор и простое сознание, несущее смерть.
Но не та добыча.
Никанор тяжело сглатывает от боли. Он не прячется от неё, но не даёт боли поглотить себя. Боль – то, что чувствуют живые, о ней нет смысла сожалеть. Жизнь – боль. Боль можно преодолевать, пока дышит человеческое или постчеловеческое тело. Никанор знает, что умрёт, но умрёт не опозоренным. Честь важнее всего.
Кровь капает со сжатых зубов легионера, пока боевая машина трясёт его, пытаясь сбросить с зазубренной руки-копья. Это не так просто сделать, потому что коготь погрузился глубоко во внутренности, пробившись сквозь укреплённые кости и пластины брони. Никанор чувствует, как его левый сабатон бьётся об упавший болтер, как керамит ударяет по металлу оружия, покрытого отметинами. Но даже если бы он смог изогнуться так, чтобы достать его, не разорвав себя пополам, патронов больше нет. Сквозь кровавую дымку Никанор видит покрывающие голову робота опалённые вмятины – кратеры, оставленные каждым попавшим в цель болтом.
Боевая машина опускает копьё, вбивая пронзённого воина в пыльную землю, а затем упирается в неподвижное тело когтистой ногой. С рывком, усиленным механическими сочленениями, копьё вырывается наружу вместе с осколками керамита и брызгами остывающей крови.
С ними тело Никанора покидает и последний вздох. Он смотрит вверх, бессильный и безмолвный, и ничего не видит в безжалостных сферах-глазах робота. Ни следа разума, ни намёка на то, кто наблюдает за автоматоном по каналу связи.
Перед глазами всё темнеет, а взгляд соскальзывает к небу, прочь от горбатого, изрешечённого болтами панциря механического убийцы. Там, в горящем небе, виднеется силуэт транспорта, на котором улетает мудрец. Поэтично было бы сказать, что именно о нем в последний миг подумал Никанор, перед смертью увидев победу. Но, если говорить искренне, то последней мыслью воина стало сожаление об изуродованном нагруднике, где прежде гордо сверкал на жёлто-золотой броне белый имперский орёл. Последним, что видел Никанор, был Мондус Оккулюм, где под марсианскими скалами продолжали гореть подземные литейные и заводы по производству болтов, где взлетали к небесам последние штурмовые корабли его братьев.
На его доспех и изувеченное тело оседала поднятая пыль. Глаза дёрнулись в последний раз, но не закрылись.