- А охота посмотреть, какая она княгиня Заозерская, чего только и не болтают. Неуж и впрямь глянет, и все - пропал?
- Нам - то, князь, пропадать нельзя, мы люди семейные.
- Это ты семейный, да вон Первак, а я пока ни то, ни се, мне немножко пропасть - и не такой уж грех.
Тезка князя, Димитрий Первак, неодобрительно покачал головой:
- Слышала б тебя княгиня, точно не пустила бы. Вышата обиделся, что с собой не взяли, пошто дядьку[1] не покликал?
- То и не покликал, проповеди бы читал и день, и ночь, как иерей. Они с матушкой одного поля ягоды.
Перед Вышатой князю было стыдно, ведь как отец родной. С семи годков от мамок мальца оторвали да в руки опытному воеводе отдали. Он обучил княжича всему: как в седле сидеть, как коня объездить, как броню [2] крепить, как мечем махать, из лука стрелять, да и охотиться как - тоже наука от Вышаты. «Ну, ничего, - успокаивал совесть князь, - приеду, отдарюсь гостинцем каким, он и не будет серчать».
Томная Чернава медленно катила мутные весенние воды в северо-западном направлении на встречу Бежскому озеру. Плыть по течению было легко. И резвые ладьи стремительно летели по водной глади. Но только солнце перевалило за полдень, подул коварный северный ветер. Он сбивал суда на отмель к южному берегу. Гребцы работали без остановки, наваливаясь всем телом на весла, лица от натуги наливались кровью, в студеный апрельский день им было жарко, пот струился по взмыленным спинам.
- При таком ветре много не проплывем, - озабоченно перегнулся через борт Пахомий, - может, на веревках берегом тащить или переждать, авось стихнет.
- Причалим, - распорядился князь.
Ладьи начали приставать к пологому берегу. На многие версты к горизонту здесь простирались заливные луга. Весенний разлив уже сошел, и река шуршала вдоль привычных берегов, но круглые лужицы, прощальные следы половодья то тут, то там искрились на солнце.
Князь сам вывел любимого жеребца попастись на молодую травку, нежно потрепал за гриву. Ретивый и Ярый были у князя любимчиками, оба норовистые, резвые. К хозяину, к конюху Степану да к сыну его Карпушке с лаской, с чужими - настороже. Но вот незадача: не поладили жеребцы друг с другом. Каждый день конюшня вверх дном. Степан жаловался: «Не могу я их вместе держать, житья не дают. Ты уж выбери, князь, который тебе милей, а другого отдай кому али продай. А то пропадут оба. Уж больно за тебя бьются». Ретивый был на несколько лет старше и не раз выезжал с князем в походы, в бою не подводил. А Ярый еще молодой да плохо объезженный. Димитрий сделал свой выбор. Подпив на пиру, в хмельном задоре, велел боярину Спиридону отослать его жене, а для сопровождения дал Карпушу. Степан неодобрительно ворчал под нос, но вслух, ясное дело, князю ничего не сказал. Тринадцатилетнему сыну наказывал княгиню от коня беречь и при ней остаться, для пригляда. Когда на утро Димитрий протрезвел, ему стало совестно, хотел за конем назад послать, но Степан отговорил: «Справиться Карп, за княгиню не бойся». Вдогонку поскакал гонец с кольцом, чтобы замолить грех перед то ли женой, то ли невестой за неудачный подарок.