Безошибочно очертил невидимый сейчас шрам.
Un, deux, trois. Я спокойна. Это – ветер, он треплет кроны деревьев, заглушая шум крови в ушах.
Дмитрий вскочил в седло, приказал свите трогаться, сжал бока лошади ногами и дернул повод. Не обернулся. Сопровождавшие его двое мужчин двинулись следом за наследником.
– Даже если это одно и то же зло? – я посмотрела на Алексея. Напряжен, сосредоточен, бледен. Он взглядом провожал Дмитрия.
Милевский отмер, повернулся ко мне.
– Всего лишь игра слов, – серьезно ответил он. – Ты ведь не думаешь, что я мог бы в чем-то подозревать государева сына? Это – измена, Мари. Это – расстрел.
Меня затрясло. Господи, ведь это невозможно! Разве мог бы Дмитрий пойти по Садовой? По проституткам! Один?!
– Вероятность слишком мала, и всё же … морфий. А значит, возможно всё.
Возможно всё…
– Как далеко распространяются ваши политические разногласия? – хрипло спросила я. – Что если вся эта история спланирована с единственной целью – очернить тебя?
Алексей подал мне локоть.
– Не забивай свою очаровательную головку всякой ерундой, – покровительственно улыбнулся Милевский. – Политика – слишком грязное дело даже для такой умницы, как ты, милая. Хотя, мадам Дюбуа бы поспорила со мной. Она ведь с юных лет состоит во Французской лиге прав женщин.
Он отзывался о француженке с теплом, и это удивляло. Где они встречались? Что их связывало? Не политический же кружок?
– Какая поразительная осведомленность, – сухо заметила я.
– Опять не ревнуешь?
– Нет.
Князь тихо рассмеялся:
– Не злись, душа моя.
Князь помог мне сесть и, приказав Федору трогать, а мне – разуться, нагнулся, помогая расшнуровать ботинки. Теплые пальцы сжали щиколотку, Алексей ладонями обхватил мою стопу и покачал головой:
– Лучшая обувь – калоши? Что ж, вынужден согласиться. Ты была права.
Я закрыла глаза, не желая продолжать разговор, кутаясь в тепле горячих рук, успокаивая бешеный стук сердца, прогоняя свернувшийся в груди страх.
Его высочество не убийца. Вероятность слишком мала. А женщинам не стоит слишком много думать. От этого портится цвет лица.
Закончился лес, в коляске стало светло. Раскинулось перед нами широкое озеро, белый княжий дом стоял у самой воды. Чужое именье было прекрасно, и все же оно было чужим.
Как бы я не гнала обиду, она ржавчиной точила душу.
– Что станет с «Солнечным»? Что ты решил? – спросила я и, чтобы не выдать волнения, потянулась за обувью – занять руки, не доставить ему удовольствия видеть, как судьба родной усадьбы тревожит меня.
Он перехватил моё запястье, вынуждая поднять глаза.