— Да не могу я у тебя взять, — раздраженно бросил Всеволод, — не могу.
— Бери, обижусь, а я крепко обижаться могу, — в шутку нахмурилась Настасья.
— То я уж знаю, — улыбнулся Всеволод, обнимая жену. — А все ж не возьму, уважать себя не смогу, извини.
— Корзень не отдавай, — прошептала Настасья.
— Не стану, — пообещал он.
И было приятно чувствовать себя женой, нужной, любимой, жаль, что так мало им отмеряно. Настасья буквально чувствовала, как время убегает у не из-под пальцев, просыпается снежной крупой за окном.
К полудню на двор запыхавшись прибежал Ермила, суетливо зашаркал ногами по сенному порогу.
— Княже, мне передали, что ты велишь мне с тобой во татары сбираться, — выдал он Всеволоду, едва успев поклониться. — Как так? — возмутился боярин.
— А что не так? — недовольно приподнял бровь Всеволод.
— Да все не так! Я трусом никогда не был, чего б там не болтали, смерти в лицо не раз смотрел. Но можно ли княгиню здесь одну оставлять, — зашептал Ермила нервно озираясь, — кто об ней печься будет, коли что?
Боярин не уточнил, что означает это дурное «коли что», но у Настасьи неприятно защемило в груди, а нижнее веко снова дернулось. Даже Ермила ощущает «коли что», а как же Всеволод?
— За княгиней есть кому приглядеть и без тебя, — категорично отрезал князь.
— Это кому же? — обиженно надул губы Ермила.
— Домогост за ней приглядит да Яков, и того уж довольно, — спокойно отозвался Всеволод.
Настасья замерла: «Домогост и Яков — главные мои вороги, и в пригляде, — воздуха не хватало, — и единственный, пусть и не надежный, но все ж защитник, Ермила отослан прочь. Что же делать?!»
Сейчас можно было поведать Всеволоду и о подслушанном разговоре в храме, теперь он ей поверит. Должен поверить. Но надо ли ему перед дальней дорогой это все говорить? Кто те злодеи, она не знает, только подозрения, а подозрений для таких уважаемых людей, особенно посадника, явно недостаточно. Всеволод ничего не успеет сделать, начнет рубить с плеча, откажется ехать, а это может обернуться набегом и даже смертью. А если все же поедет, то, ощущая опасность близким, станет рваться домой и опять же попадет в немилость к царю[2]. Как не крути, а теперь уж сознаваться мужу поздно. Оставалось только положиться на милость Бога и молиться.
«Хоть бы Ермила остался».
И Ермила словно прочел ее мысли:
— Княже, ведь кто няньку княжича порешил, так и не дознались. По граду слухи на княгиню указывают, неизвестно, что здесь без тебя заварится. Со мной бы надежней было…
— А вот грозить мне не следует, — опять с убийственным спокойствием вымолвил Всеволод, — со мной поедешь, это дело решенное.