— Почему ты называешь меня муфади? Что это значит?
— Фаворитка. Ты была в покоях господина. И эти комнаты всегда принадлежали только муфади.
Я шумно выдохнула, чувствуя, как все напряглось внутри:
— К счастью, я не муфади. И, надеюсь, никогда ею не стану.
Бахат посмотрела на меня, как на идиотку, но во взгляде промелькнуло что-то острое и колкое:
— Быть муфади — великая честь.
Я промолчала. Глупый бесполезный разговор. Если бы мне удалось встряхнуть эту замороженную куклу… Я не верила ей. Не верила стеклянным глазам, глупым фанатичным словам, полным фатализма. Она просто боится. Она сдалась.
Я вновь пристально посмотрела на Бахат, прямо в изуродованное лицо:
— Неужели ты не скучаешь о прошлой жизни? Неужели тебе не снится Альянс?
— Нет, муфади.
Ответ был таким поспешным, что не составляло труда распознать абсолютную ложь. Я будто чувствовала, как от Бахат исходит холодная колючая дрожь, сковывает воздух вокруг, как шоковая заморозка.
— И ты никогда не думала выбраться отсюда?
Теперь она медлила, отвела глаза и вновь спрятала руки за спиной, будто хотела скрыть улики:
— Это грех, муфади, голос шелестел едва слышно. — По воле Всевышнего я принадлежу эмиру Ашамун-Сиде. И ты тоже.
— Кому-то удалось сбежать отсюда? Добраться до посольства?
— Конечно, нет. — Она подняла голову: — Выбрось эти мысли, муфади. Прими свою судьбу, как приняла ее я. Нимат альжана.
Я больше ни о чем не спрашивала. Села у окна и смотрела сквозь решетку. Как поведут себя в посольстве, если чудо позволит добраться туда? В этом проклятом дворце есть эркары. И, уж точно, не только в покоях аль-Зараха. Но я не могла выйти даже из этих проклятых комнат. Но больше всего сейчас пугала мысль о том, что посольство вернет меня сюда. Эта мысль убивала даже самую призрачную надежду.
Бахат больше не заговаривала со мной. До вечера возилась в углу, совсем так же, как до этого возилась Шафия-кхадим. Зажигала свечи. А я хотела, чтобы она исчезла, оставила меня в одиночестве. Теперь одиночество, которое совсем недавно душило, представлялось непозволительной роскошью. Казалось, все это было бесконечно давно, в прошлой жизни.
Бахат подскочила, когда в открывшиеся двери протиснулась Масабих-раиса в сопровождении Иршат-саеда. Толстуха кивком велела ей выйти. Иршат-саед поставил на тахту свой чемоданчик:
— Со священной бидайей, муфади. Как твое самочувствие, нимат альжана?
Я не поднялась, так и сидела у окна, лишь повернула голову:
— Плохо, Иршат-саед.
Я тут же заметила, как Масабих-раиса недовольно поджала толстые губы. Медик со звонким щелчком открыл свой чемоданчик, достал знакомую пробирку с микроиглой и указал на тахту. Я подошла, задрала рукав, оголяя руку. Иршат воткнул иглу, и я равнодушно наблюдала, как крошечная емкость наполняется кровью. Медик взял меня за подбородок, внимательно всматриваясь в лицо: