Я почти не помнила себя. Сорвалась с места и кинулась в коридор, в сторону двери, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Пронеслась мимо света, вывернула за угол, в узкий коридор, ведущий к приоткрытой двери, но тут же запнулась и рухнула плашмя, не успев подставить руки, и прикладываясь виском об пол. В голове отозвался глухой звук удара, короткий, уходящий вглубь черепа. Страшный звук, страшное ощущение, будто раскалывается кость, а содержимое черепной коробки превращается в кашу. Мне казалось, я лежала так целую вечность, вслушиваясь в расходящиеся по телу вибрирующие отголоски удара. Меня мутило. Время растянулось, как мягкая сахарная конфета, будто липло к коже. Когда я нашла в себе силы подняться на руках, почувствовала, что не могу пошевелить правой ногой. Я дернула несколько раз, ощущая упругое сопротивление.
Растяжка. Эти уроды поставили в коридоре растяжку. Ими балуются карманники в переулках Муравейника. Жертва падает навзничь, и пока еще не пришла в себя, ловкие ребята беспрепятственно чистят карманы и даже снимают наручные коммуникаторы. Но чтобы растяжками пользовались домушники — полный бред. Я повернулась и едва не закричала, когда в глаза ударил жалящий синий свет фонаря. Я замерла, глаза слезились. Но это не помешало освободить ногу от эластичной проволоки. Я все еще смотрела на свет, но едва заметно поползла назад.
— Не глупи, девочка.
Из темноты вытянулась затянутая в перчатку рука. Теперь стало еще страшнее.
— Поднимайся. Мы не сделаем ничего плохого, если пойдешь с нами.
Я не собиралась принимать эту руку, ясно понимая, что тогда уже не вырвусь. Верила ли я этим словам — конечно нет. Тот, кто не хочет ничего плохого, не проникает в чужое жилище, как вор. И, конечно, не ставит растяжки. И куда «с ними»? Зачем?
Я облизала пересохшие губы:
— Я сама, ладно? Спасибо.
Я поднялась по стене, все еще ослепленная фонарем. Теперь я не видела вообще ничего, кроме жалящего яркого круга. Ноги тряслись, казалось, что я вот-вот снова рухну на пол. Дверь была за моей спиной. Два, может, три шага. Я лихорадочно восстанавливала в голове картинку, как слепой. Главное знать, где что лежит. Слева – вешалка. Три крючка. На них две куртки, моя и папина, и моя школьная сумка. Рядом с вешалкой — выдвижная решетка, которая перегораживала коридор. Такие были почти во всех квартирах Муравейника, но мы ею не пользовались. И я не помнила, с какой скоростью она выезжает. Диод в кнопке давно перегорел, она не подсвечивалась, но кнопка должна быть рабочей.
Я показушно утерла нос рукой, делая вид, что давлюсь соплями, кивнула в сторону вешалки: