, а не грусть!
Это – пафос, а не печаль!
Когда я убиваю, допустим, какую-нибудь «вагину» – мелкая, неинтересная история, – я не просто ее убиваю. Я привношу в ее жизнь смысл и красоту – делаю ее историю через выразительный конец лучше и прекрасней, чем она когда-либо могла стать!..
Вот только у древних греков, на заре человеческой цивилизации, были неплохие стихи… Они знали толк в славе. У Сапфо, например…
«Срок настанет: в земле будешь лежать, ласковой памяти не оставя в сердцах. Тщетно живешь!..
Так и сойдешь в Аид, тень без лика, к толпе смутных теней, стертых забвением…»
Мой конец будет ярким…
И твой конец, Томас, – тоже.
В начале их путешествия Эдвард любил огорошить Томаса, декламируя ему по черновой, пока тот рулил из пункта А в пункт Б:
– Слушай, Томас! Это про тебя!
Взгляни! Твоя история ничтожна.
Лишь умер, но уже – забыт.
Пойми! Тебя и вспомнить будет сложно:
Ты жил, как паразит…
Ну как?.. Я думаю, это лучшее из всего, что я написал…
Томас был совершенно глух к поэзии: из всего четверостишья он понял лишь то, что его ни за что ни про что обозвали паразитом. С этим он внутренне согласился – как и со всем, что говорил Эдвард…
Спустя примерно год совместной работы Эд сдался вразумить Томаса и приобщить его к музе. Он начал читать «вагинам» и проституткам – так он за глаза называл девушек, которых подцеплял в клубах, а затем убивал. Но и тут он злился, что они его не понимают, или не хотят понять – или даже в принципе понять не могут из-за своих «куриных мозгов».
– Так зачем вы тогда читаете им? – спросил однажды Томас. – Можно ведь умным читать. Как вы.
В ответ Эдвард хотел огрызнуться – но потом надолго задумался. В итоге он грустно ответил:
– Потому что проститутки, Томас, хотя бы делают вид, что слушают…
// В айсе говорят, но не слушают.
Сам Томас все время ожидания в Москве примеривал непривычную для себя роль сиделки. Пока Эд работал – он кормил, поил и ухаживал за ребятами. Он был полностью за них в ответе, как мать за детей. Он не выходил из отеля без особой надобности, а все вещи и продукты приносили курьеры.
Объективно работа оказалась плевая: большую часть дня Томас сидел, попивал горячее молоко (любимый напиток), рассасывал кисловатые леденцы (заветная сладость) и вязал-вязал-вязал. Но переживал Томас бурно – и в целом он даже не понимал почему.
Он сваливал все на ответственную и тяжелую задачу, которая взгромоздилась на его плечи. Все поручения Эдварда Томас делил на простые, сложные и невыполнимые. Следить за сферами для него – задание очень сложное. Оно требовало от Томаса принятия множества мелких самостоятельных решений – а каждое такое предварялось мучительными размышлениями и сомнениями.