Ее звали Эльба – веселая немка лет пятидесяти с крупными формами и добрым сердцем. Она всегда защищала Эда перед родителями, жалела его – и не уставала поражаться тому, что мальчуган в возрасте трех лет мог разговаривать уже на пяти языках. Это конечно было вранье: любой айсаец общается и читает абсолютно на всех языках, кроме искусственных.
Эдвард первую няню любил безумно. Он ходил за ней из комнаты в комнату, ловил и повторял каждое ее слово…
Однажды, когда ему было четыре, Эльба принесла серебряный портсигар. Это был подарок выпивохи-мужа, которого она давеча вытурила из дома. Эльба попросила перевести надпись.
Муж говорил, что знакомый азиат за пару бутылок китайскими иероглифами к паруснику приписал «Шел парусник – моя любовь к причалу Эльба». Он на чем свет клялся, что это правда, – и на коленях умолял простить его за один постыдный проступок, детали которого Эльба четырехлетнему малышу раскрывать не стала. Эльба думала, что текст не похож на выдумку: ничего более поэтичного в голову ее дурака прийти не могло. Но ей хотелось доказательств: веры словам пропойцы у нее не осталось.
В реальности иероглифы оказались японскими, а надпись гласила: «Если ты вышел в море за рыбой, не брезгуй и креветками». По смыслу это идентично русскому «Лучше синица в руках, чем журавль в небе»…
– Ах ты старый хрен! – вспыхнула Эльба. – Креветка?! Это я – креветка?! Я тебе устрою, черт бы тебя побрал, креветку!..
Портсигар она отдала Эду – позже он переплавил его в корпус карманных часов. Это единственная вещь из детства, с которой Эдвард никогда не расставался…
Кроме часов, для него были важны два блокнота: книжка его стихотворений набело и черновая. Эдвард считал, что он пишет о смерти так, как никто до него не писал – ни среди людей, ни уж тем более среди айсайцев. Он создавал Новую поэзию, чрезвычайно ей гордился – и его злило, что его стихами никто не проникался.
– О смерти писали если не все, то многие… Лорка, Петрарка – у него много про смерть… Меня раздражает, что ты, Томас, необразованный мудак, – не знаешь этих имен! Кому я говорю?.. Стенка и та больше впитывает, чем твоя тупая башка!..
Но для введения возьми сонеты Петрарки – допустим, 303-ий или 352-ой. Или Омара Хайяма. В целом у испанцев и португальцев куча стихотворений про смерть.
Однако – смерть, да – но в каком контексте? Все больше печаль и грусть! Все тошно и в слезах, одни сопли!
Мер-зость!
Смерть – это в первую очередь не отказ от жизни и не прощание с близкими и миром. Умирание – это наиярчайший и важнейший миг жизни! Это –