Я с тоской оглядел свое унылое жилище. Стул, шкаф, стол на трех ножках – одну я открутил для важного дела, в котором она и погибла. А еще зеркало для гримировки и кровать с продавленным матрасом. Клопов в матрасе нет. Они все вымерзли к чертовой матери или, может, Квази их выселил за долги по квартплате.
В семь я позавтракаю и займусь уборкой общего дома. Я не приношу Квази достаточно денег с заказов, так что уборка теперь всегда на мне. Ро отмазал меня от кухни, так что до полудня я еще успею сгонять в химчистку. Хоть какое-то развлечение. Потом обед, который, по словам Квази, я тоже не отрабатываю, и репетиции до вечера. Мы ведь все-таки считаемся театром. Легенда у нас такая. Очередная идиотская затея Квази. Мы даже на бродячий цирк всегда с трудом тянули, но наш любимый директор почувствовал в себе тягу к режиссуре. Вот теперь мы и репетируем его творение. Пять клоунов с навыками профессиональных квази-масок.
Хорошо хоть сегодня не моя очередь петь в ресторане. Потом с семи до восьми ужин, потом на задания. В моем случае – до двух ночи ходить от фонаря до фонаря, надеясь подцепить какую-нибудь клиентку. Под нашими фонарями. В Тупике. Ха-ха-ха. Но других услуг, милостью Квази, я не оказываю.
Стало настолько тошно, что я, переступив даже через свою лень, дотянулся до лежащей на столе коробочки с ягодами чин. Вытащив сразу две штуки, забросил их в рот. Всю челюсть сразу свело от жуткой кислятины, а разбитая губа вообще запылала так, что слезы из глаз брызнули. Чин для этого и нужны. Мы жуем их, когда тошнит в прямом или переносном смысле.
Но даже такая радикальная мера не помогла.
Ладно. Меня спасет искусство. Я перекатился на другой бок и достал из-под кровати мандолину. Хороший инструмент. Стащил у Боны. С ее слухом брать в руки музыкальные инструменты – преступление. Увы, и среди фейри такое случается, хотя и редко. Но Бона молодец, другие ее таланты с лихвой компенсируют отсутствие музыкальности.
Я сел, прислонившись спиной к холодной стене, и заиграл танец пастушек. Мелодия лилась мягко и плавно, качаясь на волнах моей меланхолии.
Первый вопль раздался справа:
– Арли, ты спятил? Пять утра!
У Вольфа очень сильный голос. Драматический баритон. Я всегда ему завидовал.
– Арли! Придурок! Прекрати немедленно! – это уже Бина.
А еще радовалась, что у нас соседние комнаты. Кто их, женщин, поймет?
– Арлиииии! – сорвалась на визг Бола.
Из комнаты Ро по другую сторону коридора донесся протяжный жалобный звук гобоя. На секунду все заткнулись, а потом разразились душераздирающими проклятьями в адрес двух ублюдочных фейков. Обожаю этого придурка.