— Кабачкы! — представила она Джошу содержимое с таким гордым видом, как будто знакомила его со своим сыном-«космонаутом». Такыи вкусные урадылыс — ма!
«Ма» — это что-то типа «очень вкусно» на местном. Джош это ещё в прошлый раз выяснил. В баре про одно пиво так и говорили: «ма!» — и правда, отменное. А вот то, которое «пхе» — оно хоть и дешевле в два раза, да только ну его к чёрту. На следующее утро — правда «пхе».
— Так чего ж вы, мамаша, сразу-то молчали? — поднялся на ноги Джош. — Такое дело — надо было сразу. А я что ж…
— Вытамыны, — кивала тётка. — Мыныралы. Клэтошка. — Это она про клетчатку, наверное. — Ат сэрца атрываю — ма! Космонаутов жылэю…
— Да-да, — кивнул Джош. — Пятьсот.
— Дагаварылыс! — сияла тётка. — Сумка — да?
— Щас нарисуем!
Джош вприпрыжку побежал в свою каюту. Капитана по пути не встретил. Вот и впредь бы не встречать. Нечего ему, понимаешь, во всякие некапитанские дела вникать. В каюте Джош отыскал свою «командировочную» сумку, вытряс из неё одежду и понёсся обратно. Капитана не было. А день-то не совсем пропащий!
— Давай, мамаша, давай, — поторапливал Джош тётку, которая каждый кабачок, вынутый из тележки, показывала со всех сторон.
Наконец, последний кабачок скрылся в сумке Джоша. Вжикнула молния.
— Пыцот, — радостно кивала тётка.
— Ага, — радостно кивнул в ответ Джош и протянул руку. — Давай, мать. Тороплюсь я, лететь надо. «Курабье» долго ждать не будет.
Улыбка медленно, будто печальная улитка, сползла с лица женщины.
— Какой «давай»? — спросила она севшим голосом. — Ты давай! Я кабачкы давал!
— Договорились же — пятьсот, — торопил Джош, кося одним глазом в сторону трапа. — Давай, мать, не задерживай.
— Да ты, ты пыцот! — чуть не плакала тётка, тыча пальцем в Джоша. — Макрезумаш, яй?
— Ты мне тут не «яйкай»! — сдвинул брови Джош. — Сама макрезумаш. А то я не знаю, что вы, макрезумаши, скорей помрёте, чем урожай свой драгоценный на помойку вынесете. Давай, а то сейчас обратно всё перекидаю, мне не трудно!
И он наклонился к сумке, демонстрируя, что ему и правда совсем не трудно перекидать кабачки обратно.
— Рабераскун! — топнула ногой тётка. — Харкан! Зылой ныгадяй! Падавыс!
Вынула откуда-то золотой слиточек с выгравированными символами.
— Э-э, не, не на того напала, — покачал головой Джош. — Я, может, и харкан, но не рабераскун.
— Тьфуй! — совсем разозлилась тётка и, убрав, слиток, достала новый, побольше, с другой гравировкой.
— Вот это разговор. Спасибо за бизнес, мать!
— Харкан! Тьфуй! — отозвалась женщина и, гневно топая, покатила пустую тележку туда, где, наверное, местные проделали дырку в заборе.