– О, – сказал без всякого выражения. – Фээсбэшники звонят. Обещали пропуск в архив на Лубянке. Обещали – сделали! Ну, друзья мои музейные, мне пора.
Паша слегка побледнел.
– Вы справку не забудьте. Я сейчас файлик найду… И если что ещё потребуется, только скажите.
– Да, спасибо вам, Павел Германович. И вам, Юлия Ивановна. Вы уж поберегите себя, пожалуйста. Под ноги смотрите внимательнее! Между прочим, я бы вам посоветовал сменить в помещении окна.
– Окна? – Зязев выглядел совершенно растерянным.
– Ну да. Сквозит холодом. Я по хорошим расценкам работаю, своих вообще никогда не обманываю.
– А чужих? – спросила Юля.
– Ну вот, опять за старое, – засмеялся Олег Аркадьевич. – Не пользуюсь я, Павел Германович, доверием у Юлии Ивановны! Почему-то она считает меня обманщиком. Ну да ладно. Может, ещё когда-нибудь увидимся, бог даст.
Олег Аркадьевич ласково посмотрел на Вогулкину, прежде чем закрыть за собой дверь. А Паша тут же повернул в двери ключ и бросился на Юлю так, словно не из дома сюда пришёл, а с войны.
От Паши сильно пахло луком, но это ничего не испортило.
4.
У Гребенщикова в каждом порту живёт сестра (хочет его спасти), а при каждом архиве обязательно найдётся кто-то из ФСБ. Волков, позапрошлогодний знакомый с площади Труда, напрямую сказал, что именно через него капитан Ваулин вышел на Зязева.
– Они давно, оказывается, пасут Ясного, а он скользкий как уж. Или как угорь? – Зязев засомневался в точности сравнения.
Они лежали на страшной кровати в страшной почасовой квартире, за которую заплатила Вогулкина, потому что у Зязева сегодня «не было с собой налика». Своего собственного жилья у Юли тогда ещё не имелось, а у Паши дома сидела невидимая Алёна.
Юля прижимала к груди драгоценную Пашину голову, целовала вспотевший от усердия лоб. Потом обвилась вокруг него точно как угорь. Или уж.
– Ещё раз? – благодушно спросил Паша. – Ненасытная ты, Юлька.
И заговорил про архив, ФСБ и Ясного.
Очень романтично!
А потом, придвигаясь всё ближе, стал вдруг расписывать свою семейную жизнь. Сообщил, что Алёна сексом не особенно интересуется, она «серьёзный учёный». Юля хотела спросить, как одно связано с другим, но промолчала – не потому, что вопрос был неуместный, а потому что Паша, говоря о жене, вёл себя так, будто не был вообще связан никакими узами. Будто бы он родился на свет исключительно для того, чтобы радовать Юлю Вогулкину.
И каким таким серьёзным учёным была Алёна, осталось невыясненным.
– Мне пора, – спохватился Паша, и они оторвались наконец друг от друга. – Слушай, Юльк, у тебя ведь мать в «Гармонии» работает? Она не может мою Алёну пристроить на обследование?