— Ваши молитвы помогают ему, доктор Монкрифф, — заверил его я. — Надеюсь сказать то же и о вашем совете.
И я рассказал ему всю историю, — подробнее, чем рассказал Симсону. Старый священник слушал меня, не перебивая, а когда я закончил, у него в глазах стояли слезы.
— Это просто прекрасно, — сказал он. — Я ничего не имею против того, чтобы слышать что-нибудь подобное; это так же прекрасно, как Берне, когда он желал избавления кому-то, — об этом не молятся ни в одной церкви. Ах! значит, он хочет, чтобы вы утешили бедного заблудшего духа? Да благословит Господь этого мальчика! В этом присутствует нечто, возвышающееся над обыденностью, полковник Мортимер. А также вера его в своего отца! Я бы хотел прочитать об этом проповедь. — Затем, бросив на меня встревоженный взгляд, поправился: — Нет, нет, я не имел в виду проповедь; я должен записать эту историю для детей, чтобы они читали ее и помнили о ней.
Я понял, какая мысль мелькнула у него в голове. То ли он подумал, то ли испугался, что я восприму его слова о проповеди, как о проповеди на похоронах. Понятно, что это не прибавило мне настроения.
Едва ли я могу сказать, что доктор Монкрифф дал мне какой-то совет. Как вообще можно дать совет в столь странном деле? Но он сказал: «Пожалуй, я тоже пойду с вами. Я уже старик, и мне не так страшно, как тем, кто находится дальше от невидимого мира. Мне следует подумать о моем собственном путешествии туда. У меня нет определенных убеждений на этот счет. Я тоже приду, и, может быть, в этот момент Господь подаст нам знак, что делать».
Это немного утешило меня — даже больше, чем присутствие Симсона. Разъяснение причины происходящего вовсе не было моим самым страстным желанием. Все мои мысли были заняты только одним, — моим мальчиком. Что же касается бедняги у дверного проема, то я, как уже говорил, сомневался в его существовании ничуть не больше, чем в своем собственном. Для меня это был не призрак. Я знал, что это существо, попавшее в беду. Я знал это так же хорошо, как и Роланд: услышать его в первый раз было большим потрясением для меня, но не сейчас; человек привыкает ко всему. Но сделать что-то для этого существа представлялось большой проблемой; как я мог быть полезен тому, кто невидим, кто больше не относится к смертным? — Может быть, Господь подаст нам знак, чо делать. — Это была старомодная фразеология, и за неделю до этого я, скорее всего, улыбнулся бы (по-доброму) наивности доктора Монкриффа; но в самих звуках этих слов звучало утешение, — разумное или нет, я сказать не могу.