Это очень занимало меня, и все же я ничего не сказала тете Мэри. Во-первых, я вообще редко видела что-либо в начале дня; но тогда это вполне естественно, что вы не можете заглянуть в какое-то место снаружи, будь то пустая комната или зеркало, или глаза людей, или что-то таинственное, в течение дня. Наверное, это как-то связано со светом. Но вечер в июне в Шотландии — самое время смотреть и видеть. Ибо свет остается дневным, но это не день, и есть в нем качество, которое я не могу описать; оно таково, как если бы каждый предмет был отражением самого себя.
С каждым днем я видела все большую и большую часть этой комнаты. Большой секретер все отчетливее выделялся в пространстве: иногда на нем лежали белые мерцающие предметы, похожие на бумаги, и раз или два я была уверена, что вижу стопку книг на полу рядом с письменным столом, с покрытыми позолотой корешками, как у старинных книг. Это всегда было примерно в то время, когда мальчишки на улице начинали кричать друг другу, что они идут домой, и иногда из-за какой-нибудь двери раздавался пронзительный голос, призывающий кого-нибудь «напомнить мальчикам», чтобы те вернулись к ужину. Именно в это время я всегда видела лучше всего, хотя это было близко к тому моменту, когда спускалась вуаль вечера, и свет дня становился менее ярким, все звуки на улице стихали, и тетя Мэри говорила своим мягким голосом: «Милая! Может быть, ты позвонишь, чтобы принесли лампу?» Она говорила «милая», как иные говорят «дорогая», и я думаю, что это более красивое слово.
И вот, однажды вечером, когда я сидела с книгой в руках и смотрела прямо через улицу, ни на что не отвлекаясь, я заметила внутри небольшое движение. Его никто не видит, — но каждый может представить его себе, — легкое движение в воздухе, небольшое волнение; вы не можете сказать, что это такое, но это указывает на чье-то присутствие, даже если вы никого не видите. Может быть, это тень, которая только один раз мелькнула в месте, где все неподвижно. Вы можете смотреть на пустую комнату и мебель в ней часами, а потом вдруг возникнет движение, и вы поймете, что в нее кто-то вошел. Это может быть всего лишь собака или кошка; это может быть, если такое возможно, пролетающая птица; но это кто-то, что-то живое, сильно отличающееся, на какие-то мгновения, от того, что не является живым. Это настолько поразило меня, что я тихонько вскрикнула. Тетя Мэри слегка пошевелилась, отложила огромную газету, которая почти скрывала ее от меня, и спросила: «Что случилось, милая?» — «Ничего!» — воскликнула я, слегка задыхаясь, потому что не хотела, чтобы меня беспокоили именно в этот момент, когда кто-то вошел в комнату! Но я думаю, что она не была удовлетворена моим ответом, потому что подошла и встала сзади, чтобы посмотреть, что заставило меня вскрикнуть, положив руку мне на плечо. Это было самое мягкое прикосновение в мире, но я едва-едва не скинула сердито ее руку: в этот момент все снова замерло и стало серым, и я больше ничего не видела.