— Ничего, — повторила я, но мне было так досадно, что я чуть не заплакала. — Я же сказала, что это пустяки, тетя Мэри. Неужели ты мне не веришь настолько, что пришла посмотреть — и все испортила!
Я, конечно, не собирался произносить эти последние слова; они вырвались у меня против моей воли. Мне было ужасно неприятно, что видение растаяло, словно сон, потому что это был не сон, а такая же реальность, как… такая же реальность, как я сама или все, что я когда-либо видела.
Она легонько погладила меня по плечу.
— Милая, — сказала она, — ты на что-то смотрела? Разве не так? Что же это было?
«Что это было?» — хотела сказать я и стряхнуть ее руку, но что-то во мне остановило меня, потому что я вообще ничего не сказала, и она тихо вернулась на свое место. Наверное, она сама позвонила в колокольчик, потому что я обнаружила мягкий поток света позади себя, а вечер снаружи потускнел, как это бывало каждую ночь, и я больше ничего не видела.
Я заговорила только на следующий день, кажется, после полудня. Это было вызвано тем, что она сказала о своей работе.
— У меня туман перед глазами, — сказала она. — Тебе придется научиться моим старым кружевным стежкам, милая, потому что скоро я не смогу их накидывать.
— О, надеюсь, ты сохранишь зрение, — воскликнул я, не думая о том, что говорю. Я была тогда молода и очень деловита. Я еще не понимала, что человек может сказать то, что вовсе не подразумевает, надеясь услышать возражения, даже если эти возражения будут идти вразрез со сказанным им самим.
— Мое зрение! — сказала она, глядя на меня снизу вверх почти сердитым взглядом. — О том, чтобы потерять зрение, речи не идет, — напротив, я вижу очень хорошо. Может быть, я и не вижу мелкие стежки, но на расстоянии я вижу так же хорошо, как и раньше — так же хорошо, как и ты.
— Я не имела в виду ничего плохого, тетя Мэри, — ответила я. — Мне показалось, ты сказала… но как же твое зрение может быть таким же хорошим, как всегда, если ты сомневаешься насчет этого окна? Я вижу комнату так же ясно, как… — Мой голос дрогнул, потому что я только что посмотрела через улицу, и могла бы поклясться, что там вообще не было никакого окна, а только фальшивое изображение одного из них, нарисованное на стене.
— Ах! — произнесла она с легким оттенком живости и удивления; она приподнялась и поспешно бросила свою работу, как будто собиралась подойти ко мне; потом, возможно, увидев недоумение на моем лице, она оставила это намерение. — Значит, ты зашла уже так далеко?
Что она имела в виду? Конечно, я знала все старые шотландские фразы так же хорошо, как саму себя, но это утешение — найти убежище в незначительном невежестве; я и сама притворялась, будто не понимаю, когда меня выводили из себя.