— Ты должна уйти отсюда, — произнесла она почти сердито, но потом ее голос стал мягче, и она поцеловала меня. — Не беспокойся о лампе, милая; я сама позвонила, и ее сейчас принесут; но, глупый ребенок, ты не должна видеть сны — твоя маленькая головка закружится.
В ответ я лишь слегка махнула рукой в сторону окна на другой стороне улицы, потому что едва могла говорить.
Она стояла рядом, нежно поглаживая меня по плечу, целую минуту или даже больше, бормоча что-то вроде: «Это должно пройти». А потом сказала, как обычно, мягко положив руку мне на плечо: «Как сон, когда просыпаешься». И когда я снова взглянула, то увидела лишь пустую непрозрачную поверхность — и ничего больше.
Тетя Мэри больше не задавала мне никаких вопросов. Она заставила меня выйти из моей ниши, сесть возле лампы и почитать ей что-то. Но я не понимала, что читаю, потому что мне вдруг пришла в голову мысль и не желала уходить: я вспомнила глухой удар камня об окно и его падение прямо вниз, словно он натолкнулся на что-то твердое, отбросившее его, хотя я сама видела, как он ударился о стекло.
Глава IV
Боюсь, что некоторое время я пребывала в состоянии сильного возбуждения и душевного смятения. Я обычно с нетерпением ждала наступления вечера, когда могла наблюдать за своим соседом через окно напротив. Я почти ни с кем не разговаривала, и ни словом не обмолвилась о том, что меня удивляло и занимало. Я спрашивала себя, кто он такой, что делает и почему он никогда не приходит до вечера (или очень редко); и еще мне было очень интересно, в каком здании расположена комната, в которой он сидит. Как я уже не раз говорила, она была частью старой университетской библиотеки. Окно было одним из тех окон, которые, как я поняла, освещали большой зал; но принадлежала ли эта комната самой библиотеке или как ее обитатель получил доступ в нее, я сказать не могла. Я решила, что в нее, скорее всего, можно попасть из холла, и что этот джентльмен должен быть библиотекарем или одним из его помощников, возможно, занятым весь день своими официальными обязанностями и способным только вечером добраться до своего стола и заняться личными делами. Я много раз слышала о подобных вещах — о человеке, который должен был зарабатывать себе на жизнь какой-то другой работой, а потом, когда наступало время досуга, посвящал его тому, что действительно любил, — какому-нибудь учебнику или книге, которую писал. Мой отец и сам когда-то был таким же. Он весь день просиживал в казначействе, а вечером писал книги, сделавшие его знаменитым. Его дочь, как бы мало она ни знала о других вещах, не могла этого не знать! Но меня обескуражило, когда однажды на улице кто-то указал мне на пожилого джентльмена, носившего парик и часто нюхавшего табак, и сказал: «Это библиотекарь старого университета». На какое-то мгновение меня это сильно потрясло, но потом я вспомнила, что у старого джентльмена обычно бывают помощники и что человек в комнате, должно быть, один из них.