Он не увидел ничего, кроме того, что было увидеть достаточно приятно, — старинную комнату, увешанную гобеленами, очень старыми гобеленами грубого рисунка, выцветшими до мягкости и гармонии; между их складками тут и там виднелась резная деревянная панель, тоже грубая по рисунку, со следами полустершейся позолоты; стол, со странными инструментами, пергаментами, химическими трубками и любопытными механизмами, — все причудливой формы и тусклые, что говорило об их почтенном возрасте. На столе лежала тяжелая старая бархатная скатерть, густо украшенная выцветшей почти до неузнаваемости вышивкой; на стене над ним висело что-то похожее на очень старое венецианское зеркало, — стекло было таким тусклым и покрытым коркой, что почти не отражало, а на полу лежал старый мягкий персидский ковер, потертый до неясного смешения всех цветов. Это было все, что он, как ему казалось, увидел. Его сердце, которое колотилось так громко, что он ничего не слышал, кроме его стука, успокоилось, он пришел в себя. Совершенная неподвижность, поблекшие краски, отсутствие кого-либо; здесь не имелось ни видимого источника света, ни окон, ни лампы, ни камина — и все же какой-то странный свет делал все вокруг совершенно ясным. Он огляделся, пытаясь улыбнуться своему ужасу, пытаясь сказать себе, что это было самое странное место, которое он когда-либо видел, что он должен показать Ффаррингтону часть этих гобеленов и панели с этой резьбой, как вдруг увидел, что дверь, через которую он вошел, закрылась — нет, даже более, чем закрылась; она стала неразличима, покрыта, как и все остальные стены, этими странными гобеленами. Когда он осознал это, его сердце снова тревожно забилось. Он еще раз огляделся и, внезапно вздрогнув, обнаружил то, что казалось живым существом. Неужели его глаза были неспособны увидеть его сразу? Кто это сидел в большом кресле?
Линдоресу показалось, что он не заметил ни кресла, ни человека, когда он вошел. Однако они были здесь, узнаваемые совершенно безошибочно: резное кресло, похожее на панно, человек, сидящий перед столом. Он посмотрел на Линдореса спокойным и открытым взглядом, изучая его. Сердце молодого человека, казалось, трепетало в горле, словно птица, но он был храбр, и его разум сделал последнюю попытку разрушить заклинание. Он попытался заговорить, стараясь произносить слова безразличным голосом и с пересохшими губами, не способными произвести ни звука. «Я вижу, как это бывает», — вот что он хотел сказать. На него смотрело лицо графа Роберта, и, как бы он ни был поражен, он тут же обратился к своей философии, чтобы она поддержала его. Что же это может быть, как не оптический обман, неосознанная мозговая деятельность, неестественный припадок впечатленного этим лицом разума? Но он не мог произнести ни слова, дрожа, с пересохшими губами, безмолвный.