Он стоял перед дверью палаты и не мог заставить себя войти. Сегодня многое стало понято. Его бестактные действия показали Елену с совершенно другой стороны, и это не могло не задеть и его чувства тоже. Он боролся за женщину, которая оказалась не такой, какой он видел ее до этого дня.
Рано или поздно он бы все понял, разглядел ее настоящую. И это должно было случиться, но не при таких обстоятельствах. Не так!
– Срок небольшой, плод не сформирован, отторжение началось около суток назад. Гриш, – Станислав стукнул ручкой по столу, посмотрел на друга пристально, строго, – с этой женщиной у тебя никогда не будет детей. Ей вообще нельзя беременеть.
– Она не моя, – хрипло начал Григорий, прокашлялся, возвращая голос, – это не мой ребенок.
– Понятно. Судя по предварительным анализам, твоя подопечная не в лучшем состоянии. Я бы посоветовал курс лечения, чтобы восстановить организм. Хорошо бы поднять ее медкарту.
– Так подними.
– Она отказывается лечиться. Ты знал, что это уже четвертый выкидыш? – Григорий покачал головой. – Так кто она тебе?
Все же нужно войти.
И только хотел постучать, как дверь палаты открылась. Его встретили осоловелым взглядом и непонятной улыбкой. Стас говорил, что пациентке ввели успокоительное и до следующего дня ей лучше остаться в больнице, но у Елены, видимо, были другие планы.
– О-ой! – протянула она, наткнувшись на Григория. – Препятствие… Сим-сим, подвинься! – Ткнула его пальчиком в грудь, Григорий не шелохнулся. – Не работает… Странно… Ахалай-махалай!
Настойчиво толкнула, заставляя отступить.
– Ты куда?
– Домой. Уйди.
– Ален…
Но она даже слушать не стала. Протиснулась мимо него и нетвердой походкой пошла по коридору. Григорий решил не спорить, догнал, подхватил под руку.
– Я отвезу тебя.
– Хороший мальчик…
– Как ты? – он не спешил. Хотел поговорить, убедиться, что все в относительном порядке. – Мне очень жаль…
– Не надо, – Елена скривилась, словно от боли. – Я знала, что так будет. Если ты о ребенке.
– Знала?
– После третьего раза мне вынесли приговор. Я просто надеялась… Я думала… Дура я.
– Если Илья знал, почему не берег? – руки автоматически сжали руль крепче обычного.
– Да не знал он ничего.
Елена отвернулась к окну, уткнулась лбом в стекло и закрыла глаза. Сейчас бы заплакать, никого не стесняясь, почувствовать на щеках горячие слезы, ощутить их вкус, чтобы понять – еще живая. Но даже этой роскоши лишили. И сердце не болит, и голова не идет кругом. Столько сегодня произошло, а эмоций нет. Словно в заморозке, без возможности выплеснуть боль, которая убивает изнутри.