Я не стану ломаться и заставлять себя упрашивать: я нахожусь в этом мире уже два дня, в школьном лазарете мне было настолько тошно, что кусок в горло не лез. К тому же страх, сковавший меня в самом начале нашего разговора, уже приотпустил свои острые коготки. У меня на тарелке какая-то птица, тушеная в травах. Наверное, фазан или перепел. Мне их прежде пробовать не доводилось, но именно таких часто рисовали на старинных картинах.
А потом он провожает меня до дверей столовой, но на пороге внезапно останавливается, хватает меня за плечи и разворачивает к себе.
— Родинки, что у тебя на плече — их не должен видеть никто. Запомни. Одеваться и раздеваться будешь сама, скажешь Рионе, что так привыкла — она не будет настаивать.
Точно, а я ведь хотела расспросить его про родинки и то ужасное пятно, которое исчезло после купания. Но слишком увлеклась напитками…
— Это очень серьезно, Алесса. Возможно, это дело жизни и смерти. Ты поняла?
Я киваю и все же пытаюсь спросить, что не так с этими странными отметинами.
— Верно, отметины… — он произносит это так, словно разговаривает сам с собой. — Позже, я расскажу тебе позже. Но пока это тайна. Твоя и моя. И никто не должен видеть тебя раздетой.
Я чувствую, что краснею: перед глазами так и стоит его лицо в тот миг, когда он ворвался ко мне в купальню. Он окликает меня, едва я заношу ногу на первую ступеньку:
— Алесса, не подскажешь мне, что значит "охренели"? Ты хотела сказать, что я сделал что-то неподобающее? Прости, — он верно истолковал мою внезапную стыдливость. — У меня и в мыслях не было застать тебя врасплох.
Мне кажется, он что-то утаивает, но изумрудные искорки тонут в глубине его темных глаз, — и мои подозрения мигом улетучиваются. И мне остается только рассмеяться, пожелать ему доброй ночи и отправиться к себе.
За окнами сгущается мягкий весенний полумрак, небо приобретает нежно-фиолетовый оттенок. Время, которое я некогда так любила. Время покоя, когда ты знаешь, что впереди еще длинный вечер и можно не торопясь поваляться с книгой на диване или просто покурить на балконе, рассматривая новостройки, сгрудившиеся в северной части столицы. Часы, которые принадлежали только мне. В моей некогда совершенно предсказуемой и, на первый взгляд, такой обыденной жизни…
Я вздыхаю и подхожу к шкафу: Риона уже успела разложить "мои" вещи. Остается только поблагодарить судьбу за то, что настоящая Алесса Коэн не была бедна как церковная мышь. В ее поклаже сыскались и платья, и тонкие батистовые рубашки, и даже кожаные штаны и жилет, предназначенные… я на секунду задумываюсь, припоминая книги. Да, точно, подобная одежда хорошо годится для верховой езды или, учитывая прошлое Алессы Коэн, для занятий боевой магией. Ну, что ж, обшивать меня — точно не забота архимага. И это уже неплохо.