И я открываю глаза и вижу страшную улыбку и дуло, направленное прямо на меня.
Вот и конец. Грешница получит свою расплату.
И прикрываю глаза, чтобы принять свою судьбу.
И выстрел разрывает сознание, словно мыльный пузырь Я кричу от ужаса. Но не от боли.
А Ломоносов неожиданно валится на меня всей своей тушей.
Откатываюсь в сторону и вижу, как на его плече растекается пятно крови.
А затем с ревом бросается Максим. И я быстро осматриваю помещение и с удивлением вижу целую толпу народа, которые заполняют огромный склад, как шарики в детском бассейне. Быстро. Стремительно. Громко.
И последнее, что я вижу, это как один из медиков садится рядом с Демьяном.
Я очень хочу подняться и тоже туда подойти, но сон тяжелой кувалдой бьет с размаху. И сил с ним бороться не находится.
* * *
Первое что я делаю, когда открываю глаза, ищу Демьяна. И быстро успокаиваюсь, когда вижу, как он спит на соседней стороне кровати.
На глаза наворачиваются слезы, и я, не боясь его разбудить прижимаю к себе. Он тут же поворачивается на другой бок и прижимается ко мне маленьким тельцем. Что-то бурчит.
А я глотаю слезы, чувствую себя настолько счастливой, что сердце заходится, словно я бегу на огромной скорости.
— Папа успел, мой хороший, — еле слышно шепчу в макушку. Целую и наконец позволяю себе осмотреться.
Комната почему-то в полутьме. Но все равно кажется вполне уютной. Большое зеркало на шкафу отражает лунный свет, пробивающийся струнами сквозь штору.
Обстановка хоть и напоминает гостиничный номер, но едва заметные мелочи, вроде пылесоса в углу и комнатных цветов, выдают частный дом.
Скорее всего загородный, потому что ни одного звука, кроме сопения Демьяна, я не слышу.
Я поднимаюсь медленно, чтобы не разбудить малыша и спускаю ноги на мягкий ковер. Сразу окунаюсь в прошлое, когда жила с приемными родителями, но что удивительно. Это больше не приносит боли и тяжести. Скорее желание посмотреть вперед.
И в первую очередь найти Максима. Нарваться на наказание за своевольничество и конечно, как следует отблагодарить.
Стоит только выйти из комнаты, как прислушиваюсь к голосам снизу. Максим. И он я явно с кем-то ругается.
И я иду поближе, чтобы послушать о чем. А главное с кем.
— Да ты ох*ел, Черкашин! Ломоносов должен в тюрьме сгнить или сдохнуть от пули. А ты его отпустил?!
— Макс..
— Ну только не ты. Тебе то Юра, хорошо известно, что происходит с детьми. А ты считай, главного хочешь отпустить.
— Только для того, чтобы предотвращать остальное. Он многих знает. И теперь мы будем за ним следить.
— Это можно и без него! – продолжал бушевать Максим и почему-то напоминаем мне маленького мальчика среди взрослых дяденек. Но все это только потому что беспокоился за нас. Изменил своей привычной хладнокровности и жаждет мести.