Солнце, плюхнувшись в густую пену облаков над горизонтом, выплеснуло на небо фиолетово-багровые потёки. Стало быстро темнеть, и пронзительный ветер бесцеремонно пробирал насквозь. Я поёжился, подняв повыше меховой воротник куртки, и ускорил шаг. Добравшись до здания, провёл магнитной карточкой, прошёл внутрь. Начал подниматься по лестнице, как вдруг погас свет, и здание тряхнуло так, что посыпалась штукатурка.
Мигом я слетел вниз, выскочил наружу и с облегчением заметил, что истребитель Комаровского все ещё в воздухе. Но что это, черт возьми? Его мотало из стороны в сторону, словно утлую скорлупку в сильный шторм и это явно были не фигуры высшего пилотажа. Комаровский потерял управление? Едва выровняв машину, он пронёсся над аэродромом и сел.
На небе отплясывали кадриль волны изумрудного света. Откуда-то издалека шёл нарастающий шум, казавшийся жужжаньем пчелиного роя, но быстро стал густеть, заполняя пространство грозным рокотом. Из-за серебристого лунного серпа вынырнула плотная группа самолётов, по очертаниям совершенно не похожих на те, что базировались на нашем аэродроме. Крылья вздёрнуты широкой буквой «V», словно крылья чаек. Шасси хищно торчали, как лапы ястребов.
— Это ещё что за чертовщина? — услышал я рядом возглас Комаровского.
— У тебя все в порядке?
— Электроника отказала к чёртовой матери. Ты видел это? — он махнул рукой в сторону приближающейся армады. — Откуда это взялось?
— Не знаю. Не пойму что-то, «лаптёжники» что ли?
— Чего?! Какие картёжники? Чего ты несёшь?!
— Да не картёжники, а лаптёжники. Так «Юнкерсы-87», немецкие пикирующие бомбардировщики называли во время Второй мировой.
— А ну тебе виднее, — на его лице появилась брезгливая гримаса. — Ты ж у нас «немец».
Я поморщился. На базе всё знали, что один из моих предков был немцем, который после лагеря для военнопленных не стал возвращаться в Германию, а остался в Союзе. Напоминание об этом почему-то злило, словно я был человеком второго сорта.
Густая вуаль ночи наползала на самолёты, укутывала ангары, высокую башню с антеннами, но ни один огонёк не загорался ни в окнах, ни на взлётно-посадочных полосах. И тут с жутким воем пространство распорола вспышка света, земля вздрогнула. Фейерверк вспышек в сопровождении канонады взрывов. На фоне полного молчания наших зениток.
— Они бомбят! Бомбят! — заорал Комаровский. — Подонки!
— Поднимай свою эскадрилью, — крикнул я.
— Ты идиот, Мещерский? — как-то по-детски взвизгнул Комаровский. — Мы не взлетим в темноте, без связи! Смотри: все антенны стоят.
— К черту связь! Они на Москву полетят. Мы остановить должны! Понимаешь?! — я схватил его за плечи, потряс, вглядываясь в расширенные зрачки парня, в которых плясали рыжие отблески огня. — На Москву!