они почему-то напоминают
ожерелья женщин
племени Масаи.
Обожаю! —
шепчу я одними губами —
Обожествляю!
Ты никогда не умрёшь,
во всяком случае не раньше меня!
Ты будешь жить
так долго и счастливо,
насколько только это возможно!
* * *
Сегодня непонятная тревога
висит весь день
над моей головой!
Влажный холод
тугим костяным корсетом
стягивает грудь.
Мозг пылает,
сердце сигналит болью.
Ангелы с Исаакиевского собора
смотрят высокомерно ввысь,
хоть бы один
двинул крыло
в приветственном жесте!
Чужие запахи: безвкусные,
аляповатые и безликие,
с примесью
«завтрака, обеда или ужина»,
плохо вымытого тела.
Помадные кроваво-красные,
перламутровые,
небрежные, полустертые рты.
Рыхлые тела из теста,
сухие из пергаментной бумаги.
Мне хочется срочно отмыться
от этих неприятных ощущений!
4.
«Мари!» – писал Бродский
сонеты Марии Стюарт.
Королева была не против.
Она имеет право на любой ход.
Мари, я не пишу тебе стихов,
а тем более сонетов!
Мне стыдно за тебя,
что я затащил тебя в кровать
на первом же свидании.
Ты же была не против?!
К чему тогда пунцоветь
и заявлять,
мол, это было с тобой в первый раз?
И этот твой «первый» полёт,
когда ты, ловя воздух
своим пухленьким ротиком,
шептала:
А что со мной сейчас
случилось такое?
А потом добавляла жадно:
«Хочу ещё!»
Мари, ну скажи мне,
разве приличным барышням
престало лежать пьяной
под забором?
А при встрече заявлять мне:
«Я пила водку!
Это было всё из-за тебя, слышишь!
Я смешивала водку
с апельсиновым соком отвёрткой,
как техасские нефтяники!»
В нос ударяет крепкий дух
дешёвой хлебной водки
и апельсина,
который брызгает соком
при нарезании фрукта ножом,
целясь непременно в глаз!
Слышать об этом не хочу!
«У меня больные почки!» —
слышу я, каждый раз
когда я хочу угостить тебя
дамским десертным мускатом.
В этот тонкий мускатный аромат
и мягкий гармоничный вкус
винограда
невозможно не влюбиться!
Вино же из этого сорта
такое легкое и нежное,
что тает под розовым языком.
* * *
Мари пахнет пошлыми духами,
дешёвым алкоголем
и дрянным табаком.
Пространство вмиг заполняется
этим душно-сладким
ядовитым змеем:
влажной туберозой,
горьким нероли,
откровенно пошлым мускусом
и иланг-илангом,
а ещё гнилостно:
душно-пряными бархатцами,
прелой кислятиной смородины,
землисто-терпким ветивером
и корнями ириса.
С зловещим шипением
он вползает в мои ноздри,
«Кобра»[18]ложится мне на грудь.
Да простят меня
создатели этого парфюма
Мари Жан Комбредет
и Жан Перри Бернард!
Это всё химия её кожи
и вредные привычки! —
шепчу я про себя.
– Прекрати, перестань
брызгать на себя эту дрянь! —
прошу я её.
Мари молчит,
поджав тонкие
почти бескровные губы.
Поверх очков в чёрной оправе