Я тут же отвернулась, как только увидела, что его плоть уже стоит в полной боевой готовности и с легким писком бросилась в душевую комнату. За дверью я слышала его негромкий смех. Он просто не возможен! Стоя под тёплыми струями воды, с негодованием отметила, что на моём теле много маленьких синяков. Они были рассыпаны по коже, начиная от груди и заканчивая теми, что были больше и находились на бёдрах. Изверг!
После душа, укутавшись в большой белый махровый халат, я, наконец, решилась вернуться в каюту. На небольшом столике уже стояли различные экзотические фрукты и пышные французские круассаны.
Дверь отворилась, и в каюту вошёл Эмир, на ходу застегивая манжеты белой рубашки. Его волосы были влажными, словно он только что вышел из душа. «Однозначно принял душ», - подумала я, разглядывая влажные пряди его угольно-черных волос. Эмир бросил безразличный взгляд на стол с едой, после чего полностью сосредоточился на моей ножке, выглядывающей из-под полы халата.
— Эми-ир, - протянула я его имя, разрезая апельсин пополам. — Я хочу, чтобы после завтрака ты немедленно отвёз меня домой, - сделав эффектную паузу, я надкусила хрустящую булочку и продолжила. - Я никому не скажу о том… что произошло между нами.
Эмир прошёл от двери к столику и уселся напротив меня. Аккуратно разлил по чашкам чай из фарфорового чайника, будто мы с ним находимся на важном приеме и будничным голосом спросил :
— О чем? О том, что я лишил тебя девственности?
Я вздрогнула от его слов, с неохотой признавая, что я и так никогда бы никому не сказала, и он это хорошо знал. Тогда я решила подойти к нему с другой стороны.
— Мои родители, должно быть, очень переживают, – я сделала несчастное личико. – Представь, каково им? Они не знают где я и что со мной.
Эмир невозмутимо поставил передо мной чашку с ароматным чаем. Запах был странно непривычный, но не отталкивающим. Вероятно, какие-то восточные пряности.
— Я об этом позаботился.
— О чем ты? – недоумевающе спросила я, не понимая, куда он клонит. Сделав глоток из чашки, вернула ее на место и села на стул, что находился напротив Эмира.
— О твоих родителях. Я написал с твоего телефона сообщение, что ты у подруги в Париже.
Я соскочила со своего стула. Должно быть, движение было настолько сильное и резкое, что стул с красивой тканьёвой обивкой опрокинулся с громким грохотом. Я схватила вилку и, выставив ее перед собой, как оружие, рассерженной кошкой прошипела:
— Да как ты смеешь трогать мои вещи и пудрить голову моим родителям?
Мою возмущенную речь прервал тихий стук в дверь, и Эмир многозначительно посмотрел на мою руку, зажимающую вилку.