Взглянула на листок в руке и только хотела спросить для чего он, как запоздало прилетело:
– Я из-за тебя всё позабыла! Листок, Маша, для завещания. Заполни его. Тебе отдавать особо нечего, но глаза твои мне нравятся. Их завещай!
Мне оставалось лишь хлопать этими самыми глазами, глядя в зеркало на собственное отражение, потому как большей наглости я в жизни не слышала. Назло потянулась к крекеру. Я ведь не завтракала. Только коснулась пакета, и стены сотряслись от жуткого:
– Я же велела не трогать! Это моё! Я в каждом зале оставляю для себя сюрпризы! Сейчас же убери руки!
На меня повалил дым.
Ну и ладно. Поем после победы, – пообещала страдающему желудку и, разгоняя дым, осторожно поднялась с пуфа.
– Разрешаю пройтись по залу и полюбоваться моими статуями. Но за дверь ни-ни.
Какие мы добрые…
На первый взгляд зал не был огромным. Но на второй он удлинялся и расширялся с каждым моим шагом: ходить не переходить. И я, почувствовав любопытство и силы, ну и дискомфорт от сидения на грязном пуфе, решила пройтись.
Убранство не менялось, пыль не исчезала, а лишь увеличивалась. Статуи, которыми так гордилась царевна, тыкались в меня на каждом метре. Да-да, вы не ослышались. Именно тыкались: стоящие ровно, без движений, разные грифоны и на них похожие начинали заваливаться, стоило мне оказаться на их уровне, грозясь раздавить своей массой. И… пожалуй, это единственное, стоящее внимания в этом помещении.
Не считая подпевал царевны.
Интересно, она их обманом служить заставила, или те тоже имели зуб на своих правителей?
Мне даже представлять не хотелось причин, по которым те так обозлились. И не верилось, честно говоря. Посудите сами, будь правители такими плохими, сказочный мир расцветал?
Точно бы нашлись желающие изменить положение, подняли бунт, устроили революцию. Не знаю, как всё это делают в сказках, но уверена, способы отличаются лишь наличием волшебных элементов.
Попыталась разглядеть травников, но неудачно. Пошла дальше и увидела картину. На фоне леса, в окружении не зверомонстров, а обычных белок и барсуков, на расстеленном золотом покрывале, сверкающим ослепительным блеском, расположилась семья. Тёмно-русый мужчина в короне, украшенной изумрудными листьями, сидел с выпрямленной спиной, хотя сидеть так было не слишком удобно – покрывало на земле не тоже самое, что трон со спинкой. Губы мягко улыбались, а глаза цвета свежей травы смотрели по-доброму, но не на художника, старательно писавшего сразу три образа, а на женщину с золотыми волосами. Волны струились с плеч, дальше вдоль платья небесного цвета и затем падали на подол платья, завиваясь кончиками в кольца. Голова, увенчанная короной с изумрудными листьями, но меньшего размера, была повёрнута в сторону сидящего между женщиной и мужчиной мальчика, в котором я без труда узнала принца. С детства он совсем не изменился. Только взгляд его голубых глаз, доставшихся от матери, раньше был не стеклянным, а лучистым задорным, как у той, что его родила.