Осознав это, Себастьян задрожал от волнения. Он может вернуться. Он может снова увидеть Моник! Его Моник.
Крутанувшись на месте, как смерч, ювелир опрометью бросился назад, остро боясь не успеть, опоздать — опоздать даже здесь, даже в этой ничего не значащей зыбкой ночной иллюзии. Сердце бешено колотилось, словно в груди простого смертного. Краски бестолково смазывались, текли, сон таял, расползался по пыльным закоулкам разума. На поверхности наступает новый рассвет. Ослепительно-белые лучи солнца песчаными змеями вползают в мрачное чрево пещеры.
Всё менее реальным становилось происходящее, совсем отступив от событий прошлого. Медленно, мучительно медленно солнце восходило в самой его голове. Золотистые волосы Софии темнели и тяжелели, наливаясь насыщенной яркой бронзой, карие глаза затопила зелень. Выражение лица стало серьезнее, строже. Такое знакомое, до боли знакомое выражение. На щеках проступили чуть заметные милые ямочки, брови изогнулись сильнее, отчетливее. Накрашенный рот стал тоньше и приобрел естественную живую окраску, ничуть не став от этого менее зовущим, напротив… совсем напротив.
Образы Софии и Моник слились.
— Моник?.. — Себастьян наконец оказался к ней почти вплотную, так, что частое горячее дыхание касалось кожи. — Как долго я ждал.
Девушка, кто бы она ни была, ласково улыбнулась ему.
— Прости меня, Моник.
Не в силах больше совладать с чувствами, Себастьян заключил желанную подругу в крепкие объятия. Теплый, такой родной запах её кожи, волос вызвал спазм болезненного, почти забытого наслаждения, — долгожданного наслаждения. Где-то на заднем плане робко крутилась мысль, что всё это обман, мираж, сон… что Моник давно, слишком давно мертва, что лучше не бередить старых ран. Что ничего нельзя вернуть.
Но в этот миг мысль эта была невыносима, и Себастьян решительно прогнал её прочь, кинувшись в бездну страстей, сладких и горьких одновременно.
Губы их соединились.
* * *
— Что за чертовщина, — Себастьян едва удержался от неуместного желания протереть глаза. — А ведь я даже не был пьян.
Часы в комнате бессовестно показывали пятнадцать минут после полудня. Невероятно, чудовищно поздно — почти целый день насмарку. Полностью обнаженное тело Софии лежало рядом, бесстыдно разметавшись по простыням, грудь мерно и завораживающе покачивалась в такт дыханию.
Эта ослепительная нагота на миг парализовала взгляд сильфа, но уже вскоре тот ожил и продолжил своё увлекательное путешествие. Алый, похожий на раздражение след причудливыми узорами тянулся по белой коже, от основания нежной шеи по плечам и линиям живота, ниже, ниже… не оставляя никаких сомнений в том, где накануне успела побывать его рука с бирюзовым браслетом на запястье.