Надувшаяся было от важности Эрна возмутилась. Тебе положен один предмет, сказала она. А не две тысячи четыреста шестьдесят пять! Ведь именно столько ты хочешь получить, считая монеты, мешки для них, сумку и счетную книгу!.. Я посоветовал фурии внимательно прочесть описание:
«Походная казна виконта Гуго фон Грюнберга…»
— Каз-на! — сказал я голосом учителя русского языка на уроке. — Она моя! Единственное число женского рода. Две тысячи с лишним предметов — ее составляющие. Плюс большое вместилище, плюс три малых, плюс средство учета.
— Если вытащить деньги из сумки, описание станет другим!
— Правильно. Однако нашел я ее вместе с деньгами. Будь справедлива: ты ведь не считаешь сумку за несколько предметов, хотя она состоит из кошеля, ремня, застежек? Если мы снимем застежки, чтобы приспособить их к другой вещи, описание сумки тоже изменится — была с застежками, станет без. Но что это будет значить? Только то, что мы испортили хорошую вещь, нарушив ее целостность.
— Это не одно и то же!
— А почему? Обоснуй!
Эрна попыталась, сбилась, и вновь повторила, что я должен взять только сумку — без денег. Я выдвинул встречное предложение — забрать только деньги, без сумки. Фурия ответила решительным отказом. И понеслось по кругу — пока Великая мать не устала.
— У тебя хорошо подвешен язык! — признала она. — Ты совсем меня запутал, но истины это не изменит!
— Что есть истина? — вопросил я тоном философа. — Ты уверена, что знаешь? Я вот убежден, что если мы заведем разговор о ней, получится та же история, как с казной виконта.
— Жалею, что связалась с тобой! В душе ты торгаш, а не боец!
— Кто бы говорил. Разве не ты мешаешь мне спокойно уйти своими мелочными придирками?
— Ты здесь рылся в добыче, пока мы сражались!
— Я тоже сражался. И перестал только потому, что хотел облегчить вашу задачу. Договор был такой: виконт с отрядом должен драпать от меня, и если б я не прекратил преследование, вы тоже не смогли бы этого сделать. Подсчитай, сколько добра вы добыли за столь короткий срок! Все это стоит гораздо больше того, что хочу получить я. А ты упорствуешь и обзываешь меня торгашом, хотя это в тебе говорит жадность.
— Не сдавайся! — приободрил меня Люцифер. — Фурии не нападут на нас, пока мы не пытаемся уйти.
— А мы не уйдем, пока они не позволят, — заключил я, успев догадаться, в чем наша сила. — И чем дольше мы тут торчим, тем больше шансов, что позволят.
Эрна уже поняла, что я готов спорить до последнего, и в крайнем случае не побоюсь призвать в третейские судьи хоть приснопамятного Ру, хоть бога дотошней и вредней его в два раза. Клан оказался в незавидном положении, поскольку фурии не сражаются за себя. Если Грюнберг и его дружинники сейчас вернутся, старухособакомышам даже добытые трофеи придется бросить. Чтобы фурии могли снова драться с виконтом, я должен нанять их еще раз, а у меня больше нет законного повода. И они все потеряют. Мы тоже все потеряем, но Эрна не имела понятия, насколько крепки мои нервы, и как долго я готов играть на нервах у нее. Вдруг я идиот-экстремал и не вижу границ допустимого риска?