— Да у неё наверняка готовое есть! Как паломницы оденемся, никто не узнает!
— Паломницы — мысль хорошая. Времена тёмные. Кто-то бежит на Север, а кто-то и помощи направится просить у Императрицы-матери…
— Сцинка, скажи, зачем нам к Императрице?
— Благословение на убийство буду просить.
— Серьёзно говорить на можешь? — Лавинья рассердилась.
— Не могу. Меньше знаешь — меньше расскажешь, когда будут пытать.
— Тьфу на тебя!
Они добрались до ещё одного Алишиного пристанища и сидели там до вечера. Когда стемнело, пошли в хорошо знакомое обеим селение. В трактире Делавинь написала записку своей портнихе и дорого заплатила, чтобы человек доставил быстро и, по возможности, вернулся с готовым платьем.
А после обе улизнули, не рискнув остаться в комнате при трактире. Можно поискать удачи в селе. Крестьяне пустят двух женщин-путниц переночевать за плату. Но у Сцинки есть идея получше. Она привела Лавинию к Густаву.
Фермер удивился, когда две женщины постучали в его ворота ночью. Узнав Сцинку, впустил спутниц. Алиша коротко поблагодарила, Густав ничего не ответил, пока не оказались в доме.
— В самом деле, Сцинка, за что благодаришь?
— Ты один, Густав?
— Кто же у меня здесь будет? — фермер развёл руками.
— Родственник, может, какой гостит, или ты женщиной обзавёлся.
— Не обзавёлся, Сцинка. Нет никого. Это ты мне, что же, женщину привела? — он взглянул на Лавинью. Мадам Делавинь подбоченилась, снимая платок.
— Нравится? — спросила Сцинка.
— Хорошая, — рассмеялся фермер. Лавиния смех поддержала, кидая лукавые взгляды.
— Водички бы нам с дороги. А если корочка хлеба найдётся…
— Какая ещё корочка! Всё есть. Всё своё. Правда, ночь на дворе, — фермер нахмурился, — если только сама похозяйничаешь?
— И похозяйничаю! — Лавинья собрала растрёпанные волосы, отряхнула руки. — Показывай, хозяин, где кухня!
Пока Лавинья собирала на стол, Сцинка с Густавом вышли за дровами. Начинать разговор на улице Алиша опасалась. Тишина уже её подводила. Неизвестно, есть ли у неё нынче уши? А дело серьёзное. Решилась Сцинка, когда вернулись в дом.
— Прячемся мы, Густав. Никому про нас говорить нельзя.
— И раньше так было, разве нет? — фермер развёл огонь. Сцинка смотрела на язычки пламени, с треском расползающиеся по полешкам. Протянула к огню свои руки.
— Я предупреждала тебя, да не знала, что приду так скоро. А задуманное ещё и не начала.
— Я про твою работу никогда не спрашиваю, и сейчас не стану.
— И на том спасибо. Но просьба у меня к тебе будет, — Сцинка взглянула на вошедшую с горшками Лавинью. — Потом поговорим, как товарка моя спать уйдёт.