А свадьбе-то что? Им бы токмо веселиться, да пить. Вон уж и пляски затеяла молодежь. В больших хоромах-то можно! Шум, дудки пищат. В открытые окна гомон людской — гуляет Савиново.
Шумской все на Аринку смотрел. Кика женская уж дюже к лицу ей была. Ладно облегала головку золотую, скрывала косу, токмо на стройной белой шее из-под бабьего убора виден был малый завиток. В него взглядом и упёрся, дурной. Все хотел нагнуться и поцеловать…
— Андрей, — шептала Аринка — Я просить тебя хотела.
— Все, что пожелаешь, золотая, — и на завиток смотрел.
— О дедуле. И Гарме. Деда мой один совсем…так…
Шумской и договорить не дал:
— Заберем.
— Спаси тя Бог, — голову нагнула, будто кланялась.
С того Шумского проняло и малёхо в злость кинуло.
— Арина, не смей. Ты кому голову клонишь? Кому спасибо говоришь и за что? Муж я тебе. Твой. Одно мы с тобой, разумеешь? О деде твоем уж подумал. Хоромцы малые срубили опричь нашего дома. А не захочет, так пусть тут живет.
— Не ругайся, любый, — улыбнулась рыжая. — Я никогда еще женой никому не была, так откуда мне знать, как благодарить и что просить.
Как благодарить? Андрей точно знал, но рассказывать о том при всех не пожелал. Мысленно токмо позлился на шумных гостей, которые преградой невольно стали меж ним, Аринкой и крепкой, широкой лавкой, что велел он поставить в большой ложнице.
— Никак не проси. Говори и все, — и руку сжал ей крепко.
— И не откажешь? — Аринка сияла улыбкой, от которой Шумского кидало то в жар, то в холод.
— Сказал же, все, что захочешь.
— Тогда разреши Буяна кормить. Я не испорчу! — Аринка глаза сделала до того просительные, что Андрей не сдержался.
Склонил все же голову и поцеловал рыжую прядь. Гости и не заметили неурядности: галдели, да смеялись.
— Про Буяна говоришь, а обо мне ни слова. Золотая, ты извести меня хочешь? Разрешу, куда я денусь.
Ариша после жаркого поцелуя румянцем залилась, но глаз от мужа не отвела.
— Тогда еще попрошу… поцелуя. Вот такого-же.
Вмиг получила, да еще какой!
— Арина, ты бы сидела смирно. Инако придется мне народ смешить. Ухвачу и унесу подальше. И уже сам буду просить, но не о Буяне. Верь, — Шумской высказал, и принялся искать глазами Дёмку.
Тот, оглоед, вертелся возле статной дочки боярина Арсения из Шумских. Выхаживал перед ней индюком надутым, зубы скалил и чубом хвастался. Однако приметил, что братка глазами высверкивает и подошел незаметно к молодым.
— Чёго тебе, жених? — склонился над плечом Андрея. — Шепчи нето.
— Гостей-то удержи*. Понял? — Шумской знал, Дёмка токмо рад будет набедокурить.
— Чего не понять? Понял, — и в хохот. — Терпи. Недолго еще. Вон, как батька мой начнет головой никнуть, так я и крикну вести*.