При этом царит невыносимый холод, и часто возникают непродолжительные шквалы со снегом, который покрывает палубу и оседает, тая, на парусах. Поднимаясь наверх, будьте осторожны и смотрите, к чему вы прикасаетесь рукой. При касании стального троса или цепного стопора кожа мгновенно прилипает к ним, и получается ранка как от ожога, которая нагнаивается. Однажды я наколол руку о лопнувшие проволочки стального такелажа грот-мачты. Царапина так нагноилась, что я не мог работать рукой целую неделю. Это была небольшая царапина, длиной в восьмую часть дюйма. От нее остался шрам. Матросы пророчествовали мне потерю всей руки.
В целом нам было легко там, в штиле у мыса Горн. На палубе и выше работы почти не было. Весь такелаж был обтянут, все блоки перебраны и смазаны, трущиеся места тросов обмотаны парусиной и оклетневаны, штормовые паруса свернуты. Во время вахты на палубе делать было нечего, мы просто стояли и ждали распоряжений, пережидая снежные шквалы и слушая поскрипывания корпуса. Старик любил плести маты. Не знаю, как он их плел, использовал ли свайку, как обычно, или орудовал парусной иглой. Он использовал суровую нитку флагдука для своей работы и заставлял судовых практикантов распускать материал старых потрепанных сигнальных флагов и наматывать нитки в клубки. Это было почти все, что мы делали, пока длился штиль. Когда мы, риферы, спускались вниз на галф-дек, в небольшое помещение площадью двенадцать квадратных футов, где мы жили и спали вшестером, мы испытывали чуть ли не счастье. Там мы оборудовали буржуйку с дымовой трубой, которая при сильной качке нещадно дымила в сочленениях. Она работала не очень хорошо, эта буржуйка, но мы ухитрялись как-то готовить на ней себе пищу. Нам разрешали использовать только кокс в качестве топлива, но мы ухитрялись украсть немного угля или с камбуза, или из угольной ямы. Для нас было большим наслаждением сидеть на сундучках во время «собачьей» вахты вокруг буржуйки, прислушиваясь к скрипу трубы и наблюдая за струйками дыма, сочившегося из ее сочленений. Во время ночных вахт, когда отдыхающие лежали в своих койках за красными байковыми занавесками, один из нас, несущих вахту на палубе, пробирался вниз подбросить в печку угля. Это было чудесное время, время ночной вахты, когда можно было посидеть в темноте среди спящих, слушая потрескивание тлеющего угля.
С четырьмя склянками — в середине ночной вахты — один из нас спускался вниз, ставил чайник на плиту и замешивал порошок какао в жестяной кастрюльке для вахтенных практикантов. Один старый поэт (я думаю, это был Бен Джонсон; хотя, может, и Марлоу) спрашивал: «Где вы найдете б