льших атеистов, чем наши повара?» Я бы перефразировал так, возможно, не столь поэтично: «Где вы найдете мыслителей возвышенней, чем наши парни, приготовляющие какао?» Ах, что за глубокие мысли приходили мне в голову; какую поэзию, безмолвную, хотя и вполне мильтоновскую, я сочинял в этом скудно освещенном помещении, сидя перед дымящей самодельной буржуйкой, ночью, в тишине, среди бескрайних вод. Метались беспокойно (еще бы им не беспокоиться) на своих багряных подушках короли во дворцах. Пришпоривали лошадей посланцы, неся вести о битвах, смертях, поветриях. Шли в бой солдаты. Брели по дороге заключенные, скованные одной цепью. Рыдали женщины, и выцеливали дичь охотники в Америке. Сидя в полутемной каюте галф-дека и следя за закипающим чайником, я видел их всех. Я был подобен Будде под священной кроной. Мой разум был наполнен картинами, подобными тем, что проявлялись на поверхности воды в магическом котле какого-нибудь волшебника.
Каким счастьем было взять в руки кастрюльку, наполненную маслянистой темной смесью порошка какао и сгущенного молока. Затем в каждую кружку я клал ложку этой смеси и кусочек коричневого тростникового сахара. Затем ингредиенты помешивали ложкой или лезвием складного ножа. С каким сладостным хрустом они перемешивались! Какой превосходный запах шел от этой смеси! Он распространялся как запах фимиама во время обедни, но резкий, мирской, как запах горячей смолы, выдохшегося крепкого табака, мокрых дождевиков и свежесмазанных морских сапог.
Затем, во время этого приготовления, слышались удары рынды — судового колокола. Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь, дзинь. Пять склянок — полтора часа до конца вахты. В тишине можно было услышать воспоминания старых моряков, прохаживающихся туда-сюда по палубе с крепко зажатой в зубах трубкой, о парусниках давних времен, лежащих на коралловых рифах с пробитым днищем, отрывки песен и стихов, напеваемых на манер старых прекрасных мелодий. Был один пожилой матрос, голос которого был похож на крики упрямого осла. Когда я готовил какао, он вечно бродил по палубе, напевая «Идем домой», самую популярную из всех матросских песен. Я думаю, что мне следовало бы написать не «Гидриотафию», а нечто подобное этой песне. Если бы я был автором «Следуем домой», я бы проводил свои дни в море или в одном из нитратных портов западного берега Южной Америки, вслушиваясь в грохот прибоя, шум выбираемой якорной цепи или поднимаемой стеньги.
Идем домой, идем домой,
Идем домой мы через море,
Увидим Англию мы вскоре,
В родимый край идем, домой…