Знаем, проходили.
— Наталья, вот скажите, я вам безобразен? — в его голосе звучало столько грусти и печали, что ещё немного, и я бы обняла этого засранца, и даже погладила бы по голове, утешая. Поэтому подтолкнула его в спину, направляя в сторону гостиной, и по шаткой и медленной походке сразу вычеркнула из списка обещанного ему постельное бельё.
Лучше спать просто на диване, чем на полу рядом с застеленным диваном.
— Был бы безобразен, я бы выгнала тебя сейчас на улицу. И ещё бы счёт предъявила за выпитое и съеденное.
Хотя за съеденное актуальнее было бы предъявлять не счёт, а моральную компенсацию. Схомячил последнюю пачку моих любимых чипсов, а я и опомниться не успела!
— Выгнала бы? Пьяного, среди ночи, на улицу? Прямо под моросящий осенний дождь?
— У тебя есть в этом сомнения?
— Нет-нет. Никаких!
Целиком на мой диван Миловидов, конечно же, не поместился, поэтому совсем умилительно подогнул коленки и пристроил себе под голову руку быстрее, чем я успела протянуть ему подушку.
«Докатилась!» — подумалось мне, когда настало время накрывать его пледом. Пришлось ещё и подоткнуть под него края, чтобы одеяло не свалилось за ночь.
— А ты? — его пальцы сжались на моём запястье так неожиданно, что только полуночная усталость удержала меня от опрометчивого удара прямо по миловидному лицу. Но раньше, чем я успела высказать негодование столь наглым вопросом-предложением, он успел исправиться: — Ты почему ничего о себе не рассказала?
Ох, вот тут точно бы нашёлся ещё один повод хорошенько напиться и предаться страданиям.
Например, по потерянной в тринадцать девственности и появившемуся тогда же пристрастию к наркотикам.
Или по тому, как я размазывала слёзы по лицу, сидя под дверью комнаты, где мой «тот самый любимый и единственный» трахал первую попавшуюся девчонку мне назло (мало вы ещё знаете о том, как делается «назло», Антон — чтоб вас с вашими откровениями — Романович).
А может быть, о долгих безрезультатных попытках потом устроить свою личную жизнь, постоянном порицании от разочаровавшейся во мне мамы (будто прежде она очаровывалась, ага), или о периодически случавшемся сексе с бывшим как об акте отчаяния и попытке понять, чего же мне так не хватает?
— Ну, у меня была очень несчастливая любовь. А ещё я была очень пухлой лет так до двенадцати. И на эту работу меня пристроили по блату, — пожала я плечами, с улыбкой наблюдая за его попытками удержать глаза открытыми.
— И всё?
— И всё, — прозвучало это с поразительной уверенностью. Такой, что я даже сама себе поверила на несколько мгновений.