— А ты не звонила родителям? — спросил Тёма удивлённо.
— Теперь, к сожалению, придётся, — кажется, от такой перспективы у меня даже зуб разболелся. Родителей я безумно любила. На расстоянии.
Но порой даже расстояния между нашими телефонными трубками оказывалось недостаточно, и волны их недовольства всё равно добирались до меня и накрывали с головой подобно цунами. Стоит ли говорить, что я с детства отлично плаваю?
— Может, кто-нибудь всё же объяснит мне, как вы?.. — опомнился вдруг Ян, снова оглядывая нас таким пристальным взглядом, будто всерьёз рассчитывал увидеть наконец табличку с пояснениями к сложившейся ситуации.
Я смотрела на непривычно напряжённого и недовольного Тёму, у которого, кажется, даже шёрстка дыбом встала. По крайней мере, ещё слегка влажные светлые волосы стояли на голове торчком, словно он только недавно в приступе паники пытался их выдрать.
Артём же выжидающе смотрел на меня, по-видимому, готовясь подстраиваться под мою реакцию.
Будто у меня был какой-то выбор! Разве что сказать, что укусил он себя сам, и вообще мы тут просто в салочки играли. Ну, те самые, известные всем салочки, когда снимаешь трусы и бегаешь по квартире в мужской футболке, пока не запыхаешься.
— Тебе объяснить, как люди сексом занимаются? — закатила глаза я, прежде ещё несколько раз повторив про себя, что мы с Яном расстались ещё полжизни назад, и я ему ничего не обязана.
— У вас в Петербурге это, наверное, называют заняться любовью, или поддаться страсти, или слиться воедино… — со смешком начал перечислять Тёмка, загибая при этом пальцы.
— Вот значит, как, — в голосе Яна прозвучало столько фальшивого трагизма, что ему было бы в самый раз вести мастер-классы для женщин о том, как правильно устраивать скандал. — Спелись прямо за моей спиной!
— Честное слово, за твоей спиной мы ещё не спевались, — искренне заверила я с самым непробиваемо-спокойным видом. — Но идея мне нравится.
Ян возвёл глаза к потолку, обречённо вздохнул и, опустившись на ближайший стул, подпер ладонью подбородок.
— Налей хоть выпить чего-нибудь, — вяло промямлил он, сопроводив свои слова ещё одним громким вздохом, наверняка призванным обозначить крайнюю степень его грусти и отчаяния.
Я помню времена, когда Ян был совсем другим. Наглым, дерзким и заносчивым. Тогда, стоило мне сделать что-то не так, он не просил выпить с жалобным видом, а сразу принимался истерить и жестоко мстить. А потом как-то резко стал тюфяком и неврастеником, подверженным меланхолии. То ли из-за того, что слишком долго просидел на наркотиках, то ли из-за того, что всё же смог с них слезть.