Я замахнулась для удара, надеясь, что за последние несколько лет не успела разучиться самым элементарным движениям, совершаемым когда-то десятки раз за день. И именно в этот момент по полю пронёсся громкий звук, сбивший с толку нас обоих.
Звук настоящего свистка.
Особо не задумываясь, я по инерции начала останавливаться так резко, как только могла, испуганно оборачиваясь назад, на поиски источника раздавшегося звука. Кажется, Иванов решил поступить точно так же, вот только расстояние между нами начинало сокращаться, а его скорость всё ещё была слишком высокой, чтобы успеть затормозить. Боковым зрением я видела, как он становится ближе, опасно ближе, катастрофически близко, пока не начал неестественно заваливаться вбок, стремясь избежать уже неминуемого столкновения, и отточенным профессиональным движением не сбил меня с ног.
Я свалилась на землю через несколько мгновений после него и проехалась по влажной и ледяной траве. Колени, прикрытые только тончайшими капроновыми колготками, тут же засаднило от боли, как и левую ладонь, выставленную вперёд во время падения и при столкновении с землёй принявшую первый удар на себя. Мне оставалось только радоваться, что удалось сохранить в целости лицо, хотя мой разбитый нос наверняка бы доставил сопернику огромное удовольствие.
Но вместо того чтобы попытаться подняться, я перекатилась на спину и уставилась взглядом в ночное небо, как назло без единой попадающей в поле зрения звезды и с нелепо обрубленной сбоку луной, только портящей всю возможную красоту этого странного момента. Было больно. Даже за несколько секунд, проведённых на промерзшей земле, меня успела пробить дрожь от холода, а затылок, по-видимому, угодивший в маленькую лужицу на траве, и вовсе мгновенно онемел, но вставать категорически не хотелось. Слишком приятно оказалось просто сделать какую-нибудь несусветную глупость, нарушить несколько школьных правил, ввязаться в спор с ненавистным человеком, а потом лежать и вглядываться в дымчато-синюю мглу перед глазами, иметь возможность впервые за два года вдохнуть свежий воздух полной грудью, не чувствуя на себе неподъёмной тяжести чужой могильной плиты.
«Не слушай ты никого, Полька-долька! Учись получать кайф от простых вещей» — как-то подначивал меня Костя, почти угрозами и лёгким шантажом обучая лазить на деревья, хотя мы оба знали, что вечером мама устроит мне взбучку за очередные порванные джинсы и поведение, не делающее девочке чести. Меня постоянно рвали на части, с одной стороны пытаясь слепить «самую крутую сестру», а с другой — «самую примерную дочь», не выключая свой эгоизм даже когда я изо всех сил сопротивлялась обоим. Спустя много лет я могла бы с грустью сказать, что в том противостоянии победу всё равно одержала мама, подтолкнув к той манере поведения, которую всегда считала единственно приемлемой и правильной.